В фокусе «особого общественного значения»: германская власть и русские эмигрантские СМИ в период становления Веймарской республики (по материалам Федерального архива Германии и Земельного архива Берлина)

 

Ссылка для цитирования: Лысенко А.В. В фокусе «особого общественного значения»: германская власть и русские эмигрантские СМИ в период становления Веймарской республики (по материалам Федерального архива Германии и Земельного архива Берлина) // Медиаскоп. 2016. Вып. 2. Режим доступа: http://mediascope.ru/?q=node/2091

 

© Лысенко Артём Валерьевич

кандидат филологических наук, научный сотрудник кафедры зарубежной журналистики и литературы факультета журналистики МГУ имени М.В. Ломоносова (г. Москва, Россия), artem.v.lysenko@gmail.com

 

Аннотация

Цель статьи – выявить специфику взаимоотношений власти и активно создававшихся СМИ в Берлине в период становления новых либеральных ценностей Веймарской республики. Приводимые архивные материалы косвенно подтверждают зависимость между поддержкой властями русскоязычных печатных СМИ и успехом изданий, которые, с точки зрения властей, выполняли две полезные функции: служили фактором организации эмигрантского сообщества и были дополнительным источником информации о нем. Новая политика в отношении СМИ требовала использования новых подходов, но проводилась людьми, обремененными опытом прошлого (во многом с опорой на выработанные ранее принципы), связанным, в частности, с именем Бисмарка. Под влиянием этих двух факторов в нестабильной экономической обстановке в Веймарской республике вызревало понимание свободы слова. Разбираемые примеры и выявляемые закономерности позволяют провести параллели со спецификой взаимоотношений власти и прессы Германии на современном этапе. Среди них − опосредованная поддержка государством важных для общества изданий, допустимость многоголосия и противоречий в этой политике, умение признавать и исправлять ошибки¹.

Ключевые слова: Русский Берлин, русская пресса Германии, русская эмиграция, издательское дело Веймарской республики, «литературное бюро» Бисмарка, Министерство иностранных дел Германии, политика в области прессы.

 

Явление русского издательского дела в Веймарской республике (Weimarer Republuk) рассматривалось ее представителями в основном с политических позиций. Издатель, тем более начинающий свое дело в Берлине, должен был поставить в известность полицию о своих намерениях и получить одобрение. Казалось бы, формальность. Однако на деле запускалась скрытая от посторонних взглядов довольно сложная процедура, в которой были задействованы различные властные структуры. Архивные материалы говорят о том, что все вопросы, касающиеся издательского дела на русском языке, немедленно согласовывались с Министерством иностранных дел (Auswärtiges Amt). Это и закономерно: полицейские не могли в одиночку принимать решения относительно событий в диаспоре, возникшей по крупным политическим причинам и имеющей международное значение и влияние. А если и принимали, то нередко оказывались в ситуации, когда их вынуждены были поправлять.

Вопросами газет в МИДе занимался отдел международной прессы. За Россию, в частности, отвечали дипломаты, имевшие опыт работы в нашей стране. Среди них был, например, барон Аго фон Мальцан², работавший в 1911 г. в дипломатическом представительстве в Петербурге. Позднее ему было поручено подписать от имени Германии договор о дипломатическом признании Советской России.

Русское издательское дело с самого возникновения первой волны эмиграции рассматривалось властями Веймарской республики в контексте политических отношений России и Германии и вызывало у них соответствующий пристальный интерес. В архивных материалах обнаруживаются попытки довольно тонкого анализа происходящего в нашей и других диаспорах. «Уже первое поверхностное знакомство с русскими кругами в Германии, − читаем в секретной служебной записке Министерства внутренних дел [Reichsministerium des Innern. – А.Л.], − позволяет распознать <…> две большие группы. Разделяющие их критерии связаны с вопросами внешнеполитической ориентации: “дружелюбные к Германии” и “дружелюбные к Антанте”. <…> Следует обратить особое внимание на то, что правые партии и коммунистическая партия по противоположным причинам являются дружелюбными к Германии, в то время как кадеты и социалистические партии всех направлений <…> в лучшем случае нейтральны, в большинстве же случаев дружелюбны по отношению к Антанте»³. Среди дружелюбных к Антанте, в частности, были отмечены издательство «Слово», газеты «Руль»⁴ и пражское «Общее Дело». Указывалось также, что среди «дружелюбных к Германии» «наиболее крупной и лучшим образом организованной группой русских является Блок русских националистических партий, от крайне правых до народных социалистов». В других записках среди «дружелюбных» к Германии упоминается и националистически настроенная газета «Призыв»⁵. Другие регулярные издания Берлина − «Время» и «Голос России» − среди «дружелюбных» к кому-либо напрямую не назывались.

Это и понятно: далеко не каждый издатель чувствовал свою причастность только к политическим течениям. Многих привлекала особая экономическая и относительно свободная политическая ситуация в Веймарской республике. Новые либеральные приоритеты Германии после Первой мировой войны создавали чуть ли не лучшие в Европе условия для издательской деятельности, а достигшая 300 тыс. беженцев⁶ община все больше нуждалась в притоке разнообразной печатной продукции. Резко увеличивались объемы выпуска книг и газет, а с ними росла нагрузка и на германскую полицию, и на дипломатов, и на поначалу отвечавший за вопросы прессы Комиссариат по наблюдению за общественным порядком (Reichskomissar für Überwachung der öffentlichen Ordnung). Все эти инстанции не только наблюдали и анализировали, не только в конечном счете выносили вердикт выпускать или не выпускать очередную газету, но и оказывали поддержку одним СМИ, теми или иными способами препятствуя выпуску других. Следы их незримого, но активного участия в издательском процессе обнаруживаются в периоды катаклизмов Веймарской республики. Складывается впечатление, что еще не устоявшаяся, до конца не определившаяся в своих предпочтениях власть, порой просто не зная, какой стратегии следует придерживаться в новых обстоятельствах, по инерции действовала старыми методами. О результатах этого, а также о некоторых «секретах» и даже «тайнах» русского издательского дела того времени, их взаимосвязи с прошлым и своего рода предвестиях будущего можно судить по архивным материалам, доступным сегодня в Федеральном архиве Германии (Bundesarchiv) и Земельном архиве Берлина (Landesarchiv Berlin).

Многочисленные акты раздела R901 в Федеральном архиве Германии, посвященные Министерству иностранных дел Веймарской республики, хранят тысячи газетных документов, свидетельских показаний, агентурных донесений, собранных для выяснения мельчайших деталей происходившего в России после Октябрьской революции. Этой работой занимались сотрудники среднего звена, знавшие царскую Россию и имевшие там связи. Обилие фактов в новой ситуации не всегда помогало им воссоздать общую картину, а порой даже ставило в тупик. Это касалось не только состояния прессы, форм и пределов ее свободы, но и всей системы новых ценностей Веймарской республики, «новых» вопросов. Сказывалось, конечно, и отсутствие опыта в прогнозировании последствий собственных решений по «территориям» с неясными проблемными контурами.

Как быть, например, с немцами русского происхождения, бегущими из Советской России в Германию? Это русские эмигранты или немцы, возвращающиеся на историческую родину? Какой статус они должны получать? После как будто бы тщательного анализа, после изучения всех экспертных заключений МИД выпускает предписание «обращаться с россиянами немецкого происхождения как с “рейхснемцами” и информировать его о каждом отдельном случае несоблюдения»⁷. Месяц спустя, в ужасе от новой статистики о десятках тысяч немцев из Поволжья, стремящихся в Германию, Служба по делам военнопленных и гражданских лиц отменяет этот указ и просит относиться к российским немцам так же, как к другим россиянам и по возможности меньше давать им разрешений на въезд⁸.

Противоположные указания от высшего руководства по часто возникающим затруднительным ситуациям − характерная черта времени. Еще большая неразбериха царила в регулировании издательских вопросов. Отсутствовала и государственная структура, которая должна была ведать этим сектором. Отдел прессы МИДа, принимавший большинство решений по издательским делам в Веймарской республике, по существу был наследником «литературного бюро» Бисмарка⁹. Принципы его работы предположительно должны были уйти в далекое прошлое, но, поскольку точные установления по поводу свободы слова не были четко сформулированы и отрабатывались постепенно, шаг за шагом, то учитывался уже накопленный национальный опыт.

Наследие Бисмарка почиталось, его именем подкреплялись властные решения, причем не только в сфере издательского дела, о чем речь впереди. Например, когда в 1922 г. советское торговое представительство обращается к президенту Германии с предложением о передаче на хранение или о продаже культурных ценностей, в том числе принадлежавших царской семье, германская сторона после долгих размышлений дает отказ. Один из аргументов, повлиявших в канцелярских недрах президента на окончательный ответ, гласил: в истории Германии уже было аналогичное предложение. Испания после «славной революции» обращалась к Германии с предложением вернуть культурные ценности музею Прадо. Оно было отклонено Бисмарком¹⁰. Очень похоже, что взгляды на прессу этого крупнейшего государственного деятеля Германии минувшего века также сохраняли известное влияние в зыбких условиях Веймарской республики.

Еще во время Первой мировой войны в правительственных кругах много говорили о необходимости единой и ясной политики в отношении прессы, но действия для достижения этой цели не были последовательными. В отличие от Франции, Бельгии, США, в Германии со времен Бисмарка ничего нового в эту сферу не привносилось. В 1916 г. всерьез обсуждались планы создать агентство, которое должно было доносить правду о Германии до ее читателей − как внутри страны, так и за рубежом. «До тех пор, пока Рейх не проводит щедрой кабельной политики и не располагает надежными радиоканалами, − читаем в служебной записке Министерства внутренних дел (Reichsministerium des Innern) за январь 1917 г., − будет сохраняться зависимость от английского кабеля. Необходимо создать условия для отправки недорогих телеграмм по всем направлениям, чтобы дать возможность зарубежной прессе, прежде всего, британской, передавать большие объемы информации»¹¹.

В этом же году началась поддержка нескольких изданий за рубежом. Пресса поддерживалась и в самой Германии. Главный редактор «Кельнише Цайтунг» (Kölnische Zeitung) пишет о необходимости минимизировать эту поддержку. В противном случае «возникает опасность унификации прессы и ощущения у читателей, что все куклы играют под музыку из Берлина»¹². Нить этих финансирований быстро оборвалась из-за больших потерь на фронте. Отношения с прессой начали заново выстраиваться уже после войны. Однако новые документы об отношениях с прессой в Веймарской республике подшивались к довоенным актам, а вся работа по существу проводились часто теми же сотрудниками, которые, надо полагать, придерживались прежних позиций и методов.

Разумеется, идущий от Бисмарка стиль негласных отношений с прессой не мог быть в полной мере воскрешен в Веймарской республике, провозгласившей новую демократическую конституцию. Но ведь, наверное, неслучайно русские газеты Берлина со своих страниц постоянно упрекали друг друга в проведении интересов правительства Германии и тайном финансировании изданий. Под особенным подозрением у своих же находились «Голос России» и «Руль». Оба издания воспринимали подобные упреки как оскорбление. Прямых обличающих документов не выявлено, однако архивные материалы свидетельствуют, что руководство газет, выходивших в Берлине в течение продолжительного времени, за исключением прокоммунистического «Нового мира», стремилось к контакту с отделом прессы германского МИДа¹³. Газета «Руль» информировала его о «выдающихся руководителях» издания (И. Гессене, В. Набокове и А. Каминке) и заверяла в дружелюбном отношении к Германии, а также просила о распространении тиража через консульства МИДа¹⁴.

Главный редактор «Голоса России», Герман Гольдберг писал, что его газета работает «в интересах сближения Германии и России, а также борьбы с опасным и для Германии большевизмом» и просил о распространении тиража во Франции и Литве¹⁵. Последующие главные редакторы также предпочитали представлять издание в МИДе, излагать там его позицию, а также заявлять о создании необходимого резонанса по актуальным, с точки зрения руководства газеты, вопросам в кругах германской общественности¹⁶. Несмотря на различия в политической ориентации указанных изданий, обнаруживаются чуть не дословные совпадения в формулировках приватных посланий, что было бы удивительно, если бы не ощущение, что авторы достаточно хорошо знали, с кем имеют дело и чего именно ждут от них влиятельные адресаты для положительного решения вопроса.

Начинающему издателю из России было непросто проникнуть во все нюансы отношений с партнерами и властью. Возможно, поэтому успешные русскоязычные издания изначально создавались на базе уже существующих немецких издательств. Так, газета «Руль» входила в издательство «Ульштейн» (Ullstein), газету «Время» выпускал «Интернационалер Цайтунгсферлаг» (Internationaler Zeitungsverlag). Их многолетняя солидная репутация на информационном рынке и во властных структурах помогала авторитетно представлять новые инициативы. Находясь под патронажем, такие «встроенные» СМИ стали долгожителями на германском информационном рынке. О тех же, кто начинал издательскую деятельность самостоятельно, вероятно, и писал П.Б. Струве: «В 1920–1922 годах русские газеты вырастали повсюду, как грибы. Но и жизнь их была грибная, короткая» (цит. по: Струве, 1996: 30).

Многие идеи, возникшие в среде русской эмиграции, не имели будущего без надежных и понимающих покровителей. Газеты или закрывались, или меняли состав редакции. Например, через несколько месяцев после создания «Голоса России» Гольдберг уходит из нее и создает новую газету − «Жизнь». Получив заявку на это издание, отдел прессы МИДа рекомендует своему руководству ответить отказом с резолюцией: «Здесь уже выходят три русские газеты, которые вынуждены бороться с различными сложностями второстепенного характера»¹⁷, «Они более чем достаточно покрывают потребности живущих здесь русских»¹⁸, «Создание новой [газеты. – А.Л.] бесперспективно»¹⁹. Остается лишь догадываться, как и почему МИД мог оценивать перспективность одного и бессмысленность другого издания. Вероятнее всего, здесь речь идет об отказе в материальной поддержке.

Издание увидело свет, но в форме журнала. Прогноз сотрудников отдела прессы оказался точным: его жизнь была недолгой, «грибной». Так бывало часто, если издание вызывало скепсис в отделе прессы. Консервативные чиновники неохотно шли на контакт с людьми без известных покровителей, остерегались новичков, только завоевывающих репутацию в переменчивой ситуации Веймарской республики. Последующие попытки Гольдберга возобновить деловой контакт с МИДом по-прежнему оказывались безуспешными. Экономическое регулирование отношений берлинской власти с журналистами пряталось в сильно завуалированной зоне.

Несколько иначе складывалось сотрудничество с изданиями, не стремившимися к прямому контакту с отделом прессы. Зато они подвергались более пристальному наблюдению со стороны германских властей. В первую очередь это касалось симпатизирующих советской власти газет «Новый мир» и сменившей его газете «Накануне». В связи с этим государственный комиссар по наблюдению за общественным порядком проводит самостоятельный анализ концептуальных идей СМИ, проверяет взгляды работающих там сотрудников²⁰. Информация об этом передается в МИД в двойном конверте с грифом «секретно». Она принимается к сведению без конкретных указаний к действию. Прямой пропаганды не обнаружено, хотя связь с Советской Россией просматривалась.

Впрочем, «лояльная» берлинская пресса тоже проверялась на наличие в ней коммунистической пропаганды. Такому изучению в 1919 г. многократно подвергается «Голос России»²¹. Для опасений причин не нашли, и доверительный контакт редакции с отделом прессы сохраняется.

Большое количество документов в архивах связано с самыми распространенными формами реакции властей Веймарской республики на эмигрантские издания − их поддержкой или запретом. В 1919 г. Генеральный штаб сообщает о нецелесообразности выпуска газеты «Новая Россия»²², и она не выходит. В том же году министр внутренних дел просит одобрить возникновение еженедельной газеты для евреев. «В Берлине находится примерно 40 000 евреев, из Восточной Европы (Галиция, Румыния, Польша), не говорящих по-немецки. Нет сомнений, что как из религиозных, так и из культурных соображений им необходимо предоставить возможность на их родном языке обсуждать современные вопросы иудаизма и быть в курсе современных событий <…>. Прошу по возможности о скорой резолюции относительно моих соображений»²³.

Эмигрантская пресса выступала организатором русскоязычного сообщества в Германии. Полиция, несомненно, была заинтересована в таком ходе вещей. Из газет можно было узнать о настроениях в многочисленных русских кругах Берлина, выуживались все факты и факторы, необходимые стражам общественного порядка. Поэтому министр так торопил с решением, поэтому за поведением прессы велось столь внимательное наблюдение.

Но в обществе витала мысль о еще более высоком предназначении печатных изданий − в духе демократических лозунгов республики того времени. «Ганноверишер Курьер» (Hannoverischer Kurier) в 1921 г. формулировала: «Самое надежное зеркало духовного состояния народа, его масштаб и его культурная высота − это его пресса». Между тем дух свободы слова, который здесь не могли не ценить русские эмигранты, еще далеко не означал вольницу. Настоящее положение русской прессы в Берлине было сложнее и труднее, чем казалось. Система открытых и тайных рычагов воздействия на СМИ, различных регуляторов все-таки привносила в атмосферу редакций газет и журналов ощущение некоторой неопределенности, необходимости политической самоцензуры, зависимости от складывающихся обстоятельств и от власти. Невозможно было не заметить, что «ненужные» издания не поддерживались и имели мало шансов выжить. Издания с корнями в Москве существовали, потому что их «терпели». Вся конструкция русской прессы зависела от сложной и переменчивой мотивации властей, «сдержек и противовесов», скрытых контактов, в частности, по рецептам Бисмарка.

В январе 1921 г. был зафиксирован двадцатикратный рост цен на газетную бумагу в течение года. Авторы газетных публикаций терялись в догадках, что могло привести к явлению, которое фактически остановило издательскую деятельность во всей Веймарской республике. Галопирующая инфляция была впереди. Государство неохотно, под давлением земельных парламентов, значение которых в Веймарской республике возросло, пытается изменить ход «непонятного» процесса. «Потребности немецкой прессы сегодня − это потребности всей Германии, − писал депутат Буххорн в Министерство внутренних дел. − Если будет уничтожена пресса, то появится возможность легко манипулировать политикой и вмешиваться в нее. Потому что немецкая пресса является преимущественной опорой политики. Без прессы не будет политического воздействия ни во внутренних делах, ни во внешних».

Парламент принимает закон, гласивший: «Государственному министерству немедленно предоставить средства, из которых средствам массовой информации, журналам и специализированным изданиям будет предоставлен кредит на оплату печатной продукции». Фактически же правительство вводит прямое распределение бумаги. Поддержку получают наиболее крупные издания, образующие структуру рынка, остальные вынуждены приостановить деятельность. Среди русскоязычных газет Берлина бумагой обеспечивается еженедельная газета «Время» − газета с наименьшим тиражом и наименьшим влиянием. Непонятный для всех выбор! «Голос России», «Руль», «Новый мир», остановившие выпуск своих изданий, недоумевают, почему власть обласкала именно эту газету. Не получив точного ответа, они торопятся констатировать: так выявляются продажные проправительственные издания.

Архивные документы в какой-то степени помогают ответить на этот вопрос. В письме в Бюро военной экономики по производству германских газет (Kriegswirtschaftsstelle für das Deutsche Zeitungsgewerbe) «Время» когда-то определило свою задачу − «информировать находящихся в Германии антибольшевистски настроенных купцов и многие тысячи военнопленных». Эти точно сформулированные цели с одобрением вспомнят полицейские власти в дни бумажного кризиса, и газета получит статус издания, имеющего «особое общественное значение», выход которого необходимо сохранить на период кризиса: слишком важна организующая роль «Времени» среди военнопленных и бизнесменов. Не исключено, что издатели провели личные переговоры, добились на каких-то условиях договоренности о поддержке. После двух месяцев изучения вопроса другое министерство − иностранных дел − накладывает свою резолюцию: «Газета “Время” является исключительно частным предприятием. Особого, срочного общественного значения для этой газеты не выявлено»²⁴.

К слову сказать, активную критику в прессе вызвала и странная поддержка полицией некоторых немецкоязычных газет. В «белый список» попала в основном «охранительная» консервативная пресса. Именно ее стремилась поддерживать новая либеральная власть среднего звена. Но в обществе появились вопросы: почему возможно открытое предпочтение властью одних изданий другим? Это ли свобода слова? Возмущены и региональные парламентарии: «Баденский парламент, − читаем в служебной записке Берлинского архива, − располагает лишь несколькими ежедневными газетами. Зато там выходит огромное количество маленьких изданий, которые находят хороший отклик в регионах распространения и пользуются большим спросом, поскольку именно они наиболее точно отвечают потребностям людей, живущих в этом регионе. Остановка этих малых изданий вызовет большое сожаление. Регион перенасыщен политическими изданиями, и абсолютно неприемлемо, что подписчики региональных выпусков будут получать не заказанные ими издания [а другие. – А.Л.]. Общественный интерес состоит в том, чтобы сохранить малые издания».

За короткий срок в парламенте по поручению канцлера разрабатывается закон, отменяющий право государства создавать особые условия отдельным СМИ. Проводится государственное расследование причин мистического исчезновения издательской бумаги с германского рынка. Причина крылась в возросшей потребности в бумаге на биржах США и Бельгии, куда и уходил весь объем произведенного в Германии сырья. Была ли эта акция чьим-то умыслом с целью прямого контроля за издательской деятельностью? Дополнительное расследование не проводилось. Но не чувствуется ли и в этой истории влияния, ушедшего, казалось бы, в прошлое «литературного бюро»?

С тех пор вывоз издательской бумаги за пределы Германии был ограничен. Перебоев с ней внутри страны не случалось. Веймарская республика старалась следовать и в этом новым демократическим принципам, что улучшало условия функционирования и русской печати. Но существовали хронические причины для волнений. Как уже говорилось, рост коммунистического движения уже давно вынуждал власти концентрировать внимание на симпатизирующих ему газетах и журналах. В зоне обзора и контроля автоматически оказывалась, разумеется, и русская пресса. Именно в коммунизме после революции в России виделась наибольшая угроза для Германии.

Еще в январе 1920 г., до Капповского путча против правительства Веймарской республики, проходит серия запретов изданий коммунистической ориентации. Решение, как обычно, принимает полиция без открытого объяснения причин. Берлинская пресса возмущена опасностью, нависшей над декларированной свободой слова. За закрытые газеты вступаются даже их политические противники. Несмотря на то что «Фоссише Цайтунг» (Vossische Zeitung) пыталась обосновать правильность запретительных действий («При запрете леворадикальных изданий речь идет не о злоупотреблении свободой слова в привычном смысле. Речь о систематической и разрушительной поддержке путчей против общественного порядка, которую позволили себе многие издания. Это не имеет отношения к вопросу свободы слова»²⁵), в ситуацию публично вмешивается президент. Он указывает на неправоту полицейских служб, предостерегает от нарушения законодательства и выпускает распоряжение о правилах соблюдения свободы слова²⁶. После этого вводится более действенное и законное средство против «злостной» прессы − наложение ареста на ответственных редакторов. Если насильственное прекращение выхода газет и журналов приводило к их скорому возобновлению, то мера предупреждений, как правило, учитывалась в дальнейшей деятельности изданий. Когда корректировки не наблюдалось, то закрытие издания выглядело обоснованным.

В Министерстве внутренних дел была выработана система перепроверки данных на предмет нарушения законов в конкретных публикациях. Все, что с точки зрения полицейских служб вызывало подозрение в нарушении общественного порядка, отныне направлялось на специальную содержательную экспертизу. В архивах хранится много предупреждений, адресованных в основном коммунистической и нацистской прессе. И в самом деле, эта мера, на первый взгляд, более сложная, оказалась более эффективной в регулировании информационных потоков.

Подобные предупреждения выдавались и редакторам русскоязычных газет, в том числе хорошо известным в Министерстве иностранных дел. Так, например, было запрещено распространение газеты «Красный набат» − малозначимого издания коммунистической партии, в котором была усмотрена коммунистическая пропаганда²⁷. Однако экспертиза публикаций в известной и агрессивной националистской газете «Призыв» не выявляет противоречий с законом. В целом при этих проверках прослеживается тенденция скорее снисходительного отношения к нацистской прессе, которая властям виделась менее опасной, чем коммунистическая.

Со временем подобные перепроверки превратились в рутинную процедуру: в инструкции чиновников вносилось все больше уточнений, редакторы все лучше осваивались с новым законодательством, находя в нем, как водится, пути для достижения своих целей. Так постепенно шла отработка декларированных правил, сменивших в издательском деле приемы недавнего прошлого. Выветривался дух Бисмарка, на горизонте возникали зловещие предвестники будущего.

---

Примечания

1. Статья написана на основе работы в Университете им. Гумбольдта, Федеральном архиве Германии и Земельном архиве Берлина по совместной программе «Владимир Вернадский» МГУ имени М.В. Ломоносова и Германской службы академических обменов (DAAD)
2. Ответ Министерства иностранных дел от 07.01.1920 г. на запрос главного редактора газеты «Голос России» от 29.12.1919 с просьбой развенчать слухи в кругах русских эмигрантов. (Здесь и далее перевод на русский язык наш. − А.Л.) // Bundesarchiv. R 901. 57629. S. 86.
3. Обзор основных политических сил, действующих в кругах русской эмиграции. 03.03.1921 // Bundesarchiv. R/1501. 114139. S. 1.
4. Ibid. S. 4.
5. Ответ Министерства иностранных дел 10.09.1919 на запрос отдела по вопросам размещения и проживания в Берлине командного пункта рейхсвера в Пруссии // Bundesarchiv. R/901. 57629. S. 58.
6. Обзор основных политических сил, действующих в кругах русской эмиграции. 03.03.1921 // Bundesarchiv. R/1501. 114139. S. 6.
7. Распоряжение от 01.09.1921 // Bundesarchiv. 1501. Bd. 12. Nr. 58. 118446. S. 10–11.
8. Распоряжение от 28.09.1921 // Bundesarchiv. 1501. Bd. 12. Nr. 58. 118446. S. 12.
9. Во времена Бисмарка оно прославилось тактикой субсидий для прессы из тайного и неподконтрольного парламенту так называемого Рептильного фонда. Средства направлялись как в сами редакции газет, так и передавались конкретным журналистам. «Поддержка» оказывалась не только лояльным к правительству изданиям, но и оппозиционным. «Несогласные» издания вызывали большее доверие у читателей, поэтому их подкуп был особенно эффективен. При внешнем сохранении свободы слова «критики» находились под контролем «литературного бюро» и его щедрого Рептильного фонда.
10. Bundesarchiv. R. 131. Mikrofisch 6.
11. Перепечатка протокола о беседе от 2 ноября касательно взаимосвязи Пункта по чтению прессы с отдельными службами Рейха // Bundesarchiv. R1501. 114426.
12. Bundesarchiv. R1501. 114426.
13. Переписка Комиссариата по наблюдению за общественным порядком, дипломатических представительств Германии и издательства Ульштейн с Министерством иностранных дел Германии // Bundesarchiv. R901. 57630. S. 65–85.
14. Ibid. S. 82.
15. Письмо Германа Гольдберга в Министерство иностранных дел Рудольфу Надельны от 12.02.1919 // Bundesarchiv. R901. 57629. S. 4.
16. Письмо кн. Шаховского, издателя и редактора газеты «Голос России» в Министерство иностранных дел от 18.02.1919 // Ibid. S. 9.
17. Внутренний циркуляр Министерства иностранных дел от 04.12.1919 о создании новой русской газеты // Bundesarchiv. R901. 57629. S. 76.
18. Письмо от имени Верховного командующего Носке Министерству иностранных дел от 13.02.1920 // Bundesarchiv. R901. 57630. S. 24.
19. Внутренний циркуляр Министерства иностранных дел от 04.12.1919 о создании новой русской газеты // Bundesarchiv. R901. 57629. S. 77.
20. Bundesarchiv. R901. 57630. S. 21–24.
21. Письмо из Германского дипломатического представительства в Берне в Министерство иностранных дел. 05.04.1919 // Bundesarchiv. R901. 57629. S. 15.
22. Письмо от имени Верховного командующего Носке в Министерство иностранных дел от 18.02.1920 // Bundesarchiv. R901. 57630. S. 24.
23. Bundesarchiv. R1501. 14140. S. 79.
24. Письмо зам. руководителя отдела прессы Министерства иностранных дел в отдел по работе с газетами ставки военной экономики // Bundesarchiv. R901. 57629. S. 3.
25. Bundesarchiv. R1501. 14193. S. 145.
26. Bundesarchiv. R901. 57630. S. 154−157.
27. Ответ Министерства иностранных дел на запрос службы по разоружению сухопутных войск относительно большевистской пропаганде в газете «Красный набат». 01.07.1921 // Bundesarchiv. R901/57630. S. 55.

Библиография

Струве Г. Русская литература в изгнании. Париж; М.: YMCA-Press; Русский путь, 1996.