Soviet Russia in opinion journalism of the 1920s immigrant publications
Михалев Николай Михайлович
аспирант кафедры истории отечественных СМИ факультета журналистики МГУ
имени М.В. Ломоносова, nmihalev@yahoo.com
Nikolay M. Mikhalev
Doctoral student at the chair of Russian media history, Faculty of Journalism, Moscow State University, nmihalev@yahoo.com
Аннотация
Освещение жизни Советской России на страницах эмигрантской политической прессы в 1920 гг. проходило в контексте возможного падения режима большевиков и выработки мер, способствующих этому. В этот период в эмигрантских кругах, преимущественно правого толка, поддерживалась надежда на свержение советской власти путем вооруженной интервенции при участии стран Антанты. Ставка на внешние силы подкреплялась также уверенностью эмигрантов в изживании коммунистической идеологии внутренними силами, которые подпитывались проводимой большевиками новой экономической политикой (НЭП), периодически вспыхивающими в стране восстаниями и ростом оппозиционных настроений в РКП(б).
Ключевые слова: СМИ, большевики, русская эмиграция, революция, Ленин, Сталин, пропаганда, новая экономическая политика (НЭП), смена вех.
Abstracts
Reporting of Soviet reality in Russian emigrants political mass-media in 1920-th was conditional on hopes of possible downfall of Bolsheviks regime. The whole public and media activity of Russian emigrants was devoted to making of measures to overthrow Bolsheviks power. In this period Russian emigrants – mainly right-wing movements – have had confessed and promoted policy of revanchism – an idea to overthrow Bolsheviks by force of the Entente intervention. This human hope and political tactics have been bolstered with assurance of emigrants in forthcoming evolution and overcoming of communist ideology in Russia by force of internal movements including opposition. These ideas have been fed in 1920-th by New Economic Policy (Nep) Bolsheviks pursued in this period. Also increasing of popular unrest in Soviet Russia and opposition mood in communist party favoured these general feeling of Russian emigrants.
Key words: mass-media, bolsheviks, russian emigrants, russian revolution, Lenin, Stalin, propaganda, new economic policy (Nep), ‘Smena vekh’(Change of landmarks).
Освещение жизни Советской России на страницах эмигрантской политической прессы в 1920 гг. проходило в контексте возможного падения режима большевиков и выработки мер, способствующих этому. В этот период в эмигрантских кругах, преимущественно правого толка, поддерживалась надежда на свержение советской власти путем вооруженной интервенции при участии стран Антанты. Ставка на внешние силы подкреплялась также уверенностью эмигрантов в изживании коммунистической идеологии внутренними силами, которые подпитывались проводимой большевиками в первой половине 1920 гг. новой экономической политикой, периодически вспыхивающими восстаниями и конфликтами в РКП(б) (с 1925 г. ВКП). Признание Советской России на международной политической арене, отказ от либерального НЭПа и укрепление диктатуры И.В. Сталина вынудили эмиграцию сделать ставку на рост новых оппозиционных движений в СССР, альтернативой которым в борьбе с большевиками ультраправые эмигранты рассматривали антикоммунистически настроенные фашистские режимы Европы и Азии.
Возвращенческие и реваншистские настроения русской эмиграции, находившие выражение в политической печати, имели волновую природу: переживали несколько подъемов и падений. Они были обусловлены рядом политических и экономических факторов как в Советской России (Кронштадтское восстание, НЭП, суд над эсерами, неурожай и голод 1921-1922, 1924-1925, 1932-1933 гг., смерть И.В. Ленина и политическая борьба внтури РКП(б), коллективизация, индустриализация), так и в мире (медленное признание Советской России, распространение идей фашизма).
Проводившаяся в Советской России в 1921−1927 гг. новая экономическая политика оказала серьезное воздействие на формирование идеологии и системы печати русской эмиграции. С первых дней своего существования русское зарубежье пыталось выработать свое отношение к установившемуся в России режиму, способы воздействия на него, возможного сотрудничества с большевиками и возвращения на Родину. Вынужденный переход советской экономики на рыночные рельсы, начавшийся в 1921 г., усилил надежды эмигрантов на эволюцию большевиков и скорый конец их режима.
Введению НЭПа предшествовало разразившееся в феврале-марте 1921 г. Кронштадтское восстание, которое, по мнению эмигрантских публицистов, подтолкнуло большевиков к оформлению новой экономической политики, но надежд русского зарубежья на третью революцию не оправдало. Так, берлинская пресса громко объявила о Кронштадтском восстании 8 марта 1921 г. – через семь дней после его начала. Смысл новости поначалу порождал лишь одни вопросительные знаки: «В ту минуту, когда мы пишем эти строки, – признавался 8 марта в передовой статье «Руль», – еще невозможно с уверенностью ответить ни на основной вопрос о том, удалось ли советской власти справиться с движением в Петербурге, ни на связанные с ним вопросы о смысле, характере и возможных последствиях этого движения в случае возможного успеха». Все сопровождалось лишь общим приподнятым настроением:«Сознайтесь, что <...> многие из вашей среды на прошлой неделе, – писал «Голос России» несколькими днями после событий в Кронштадте, – уже отдали распоряжение подготовки сундуков, чтобы при первой возможности тронуться в путь-дорогу – на родину»1.
Громко заявившие о кронштадтском восстании «Руль» и «Голос России», публично связав с ним политические надежды, старались не заострять внимания на последствиях его подавления. В новом положении они делали вид, будто все вернулось к ситуации до восстания2.
Широко освещавшийся в прессе суд над эсерами в 1922 г. стал для эмиграции очередным громким сигналом о радикализации политики большевиков. Эмигрантская печать выступила с призывами предотвратить жестокую расправу над эсерами. Официальным рупором социалистов-революционеров вне России выступали пражские журналы «Воля России» и «Революционная Россия». Эсеры пользовались также газетными полосами ряда других эмигрантских и нескольких немецко- и франкоязычных газет3. «Надо отдать справедливость энергии заграничной делегации социалистов-революционеров: они сумели разбудить социалистические организации и заставить их поднять голос протеста против затеянного большевиками суда над томящимися в московских тюрьмах эсерами. Со всех сторон намерения большевиков квалифицируются как зверская расправа, и «престиж» коммунистов, несомненно, окончательно подорван в пролетарской среде»4, – констатировал правокадетский «Руль». В преддверии дипломатического признания Советской России этот рычаг международного воздействия обещал быть на редкость эффективным.
Решение советского суда о расстреле эсеров вызвало волну протеста и ВЦИК приостановил исполнение приговора. Ход «показательного» процесса, реакция на него со всей очевидностью показали, что он провалился, хотя советская печать результаты его оценивала достаточно оптимистично5. Тем не менее, введение НЭПа, сопровождаемое в Советской России необычайно плотной чередой съездов, все же давало повод ждать скорого перерождения большевиков, которые, жестоко расправившись с кронштадтскими повстанцами, сделали выводы из масштабов восстания.
На рубеже 1921-1922 гг. режим диктатуры РКП(б) начал до известной степени позитивно оцениваться бывшими принципиальными противниками «русского интеллигентского нигилизма», выпустившими летом 1921 г. в Праге сборник статей под символическим заголовком «Смена вех», который дал название целому движению. Однако еще за год до этого события один из главных авторов сборника экс-кадет Н.В. Устрялов выпустил в Харбине собственную книгу «В борьбе за Россию», в которой содержалась вся идеология сменовеховства. Н.В. Устрялов признавал пролетарские задачи революции совместимыми с собственными идеалами «просвещенного абсолютизма». Поэтому «действенный антипарламентаризм» И.В. Ленина, «напряженная волею спираль» большевизма, «диктатура активного авангарда» партии не только не пугали Н.В. Устрялова, но и приветствовались им как регрессивные новации истории.
В своих выступлениях сменовеховцы настойчиво проводили мысль о том, что следование Советской России по пути новой экономической политики приведет к ее эволюционному перерождению и, в конечном счете, вернет в лоно капитализма. В статье «Конфискация и налог»6 меньшевик Ю.О. Мартов увидел признание заместителя председателя Госплана СССР Г.Я. Сокольникова в том, что в Советской России «изменяется положение буржуазной собственности и буржуазных собственников». Ю.О. Мартов делает вывод, что «большевистская диктатура перестает быть органом «подавления буржуазии» и, напротив, вводит в свои задачи в известных пределах «поощрение» буржуазии, содействие ее формированию и ограждение ее интересов»7. В какой-то мере эмигранты делали ставку на нэпмана, рассчитывали, что коммунистическая партия может оказаться бессильной перед «нэпманством»8. А потому, писал лидер республиканско-демократического движения П.Н. Милюков, «как ни отвратителен этот тип, пока приходится желать именно ему успеха и надеяться, что он сделает широкую брешь в коммунистическом фронте»9.
Эти надежды враждебных большевикам сил, а также либерализация экономических и частично политических отношений в России вызывали недовольство революционно настроенных членов РКП(б), которое публично выразил сторонник перманентной революции Л.Д. Троцкий. С его подачи в 1923 г. началась дискуссия относительно дальнейших уступок НЭПа крестьянству и борьба за лидерство в компартии, которая завершилась в 1929 г. установлением полной диктатуры И.В. Сталина.
Борьба внутри РКП(б) на протяжении 1923−1929 гг. находилась в центре внимания политических обозревателей эмигрантской печати. Слухи о неизлечимой болезни Ленина упорно повторялись во всех СМИ с начала 1920 гг. Время от времени проходили даже сообщения о смерти вождя. Официальные источники сообщали, что В.И. Ленин находится в состоянии сильного переутомления и через два-три месяца вернется к активной работе. Но время шло, слухи обрастали интригующими деталями и все больше походили на правду. В передовой эсеровского «Голоса России», например, писалось: «Наряду с известием об ухудшении состояния здоровья Ленина, получены сведения об устранении от всякой политической деятельности и о замене его триумвиратом: Сталин, Рыков, Каменев»10.
После смерти В.И. Ленина политическая борьба внутри РКП(б) приобрела жестокие формы. Парижская газета Б.А. Суворина «Вечернее Время» сравнила борьбу за власть в советском государстве с грызней тарантулов и скорпионов: «“Папа Ленин” умер как Александр Македонский, оставив престол «достойнейшему», и тарантулы возненавидели скорпионов, а скорпиоины тарантулов»11.
Центральный комитет РКП(б), пристально изучавший эмигрантскую политическую печать, в начале 1926 г.12 пришел к выводу, что «дискуссия по основным вопросам нашей политики, выступления ряда товарищей с критикой деятельности ЦК на Ленинградской и Московской партконференциях, статьи, появившиеся в «Правде» и «Ленинградской Правде» – все это <…> дало возможность бедогвардейской прессе говорить о наметившихся расхождениях внутри партии, о борьбе Ленинграда против Москвы и проч. и проч.»13.
Внутрипартийные противоречия проявили себя с особой силой на состоявшемся в декабре 1925 г. XIV партсъезде компартии. Провал хлебозаготовительной кампании и экспортно-импортного плана, намеченных на 1925/26 хозяйственный год, требовал серьезной корректировки курса экономической политики партии в деревне, где завязывался основной узел социально-экономический противоречий. С этим выводом, облеченным в форму предупреждений о растущей экономической силе кулака, Г.Е. Зиновьев и Л.Б. Каменев вышли на XIV съезд14. Это обстоятельство показалось Л.Д. Троцкому и его сторонникам важным симптомом возможного сближения «старой» и «новой» оппозиции в интересах совместной борьбы с «крестьянским» уклоном правящей партийной верхушки.
Информотдел ЦК ВКП(б) в феврале 1926 г. отметил, что белогвардейская пресса «в довольно слабой степени возлагала надежды на непосредственные, гибельные для партии, результаты предстоящей съездовской дискуссии: раскол, распад, борьба действием и пр. Опыт прошлых споров о профсоюзах, о троцкизме достаточно научил ее быть осторожной в предположениях и выводах»15.
Однако эмиграция придавала развернувшейся на XIV съезде дискуссии значение не меньшее, а, пожалуй, большее, чем в 1923 г. И вот почему: «Теперь не то. Фронт перешел через самый центр, бой идет на самом Олимпе… Теперь уже некому безапелляционно толковать ленинизм, некому карать за «фракционерство», некому преследовать «уклон». Ибо сами толкователи разошлись в толкованиях, ибо сами хранители единства образовали две «фракции», ибо сами руководители обвиняют друг друга в “уклонах”»16.
Основные моменты в общей оценке белогвардейской прессы происходивших на XIV партсъезде споров Информотдел ЦК свел к следующему:
«1) Спор идет не только между отдельными вождями партии за власть. Это имеет место, но это не главное. Расхождение на глубоко принципиальной почве.
2) «Конфликт между левыми и правыми коммунистами не является внутренним партийным конфликтом, а есть последствие глубокого противоречия, существующего между большевиками и русским народом», («Русское время». Дек., 31) «партией и советской властью», «партией и рабочим классом», «госпромышленностью и интересами рабочих» («Последние Новости»).
3) «Съезд был, в сущности, состязанием между мировым коммунизмом, на который возлагает надежды Зиновьев, и государственным капитализмом, грубо переодетым в государственный социализм, на котором строят свои надежды более правые держатели московской головки» (Красные распри // Русское время. Дек., 27), «состязанием между большевизмом и коммунизмом» («Последние Новости»).
4) «Ленинградские коммунисты обрушились на Москву, которая, по их мнению, изменяет «ленинизму» и слишком тянет в буржуазный НЭП» («Последние Новости». № 292)»17.
«Общее впечатление, которое произвел XIV съезд коммунистической партии, заключается в страхе и ужасе перед неотразимо надвигающимся параличом страны»18, – уверено «Русское время». «Последние Новости» пытаются подвести теоретический фундамент под общую оценку споров на съезде: «Борьба Сталина с Зиновьевым – это борьба советской власти с… коммунизмом. <…> Сталин защищает дело, государственную власть, правящую касту. Зиновьев объективно защищает идеологию коммунизма. <…> Вырисовывается реальный костяк голого властолюбия. Власть идей деградирует в идею власти»19. Тем не менее, события на XIV съезде дают возможность «Последним Новостям» надеяться на скорое возвращение на родину не путем интервенции («это уже слишком устарело»), а на основе складывающихся в их пользу неотвратимых «обстоятельств»20.
Информотдел ЦК отмечает, что «вся белогвардейская пресса в «трогательном единении» сходится в определении оппозиции как левого партийного крыла и в оценке сил, напирающих на оппозицию, сил, на которые она выбралась опереться, – это недовольные НЭПом коммунисты и недовольная своим положением рабочая масса»21. «Социалистический Вестник» в обеих этих силах находит интересы прямо противоположные друг к другу: первые тянут, должны сползать к «военному коммунизму», вторые ищут другого. Именно противоречивость интересов этих групп ослабляет оппозицию, не дает возможность «развернуть до конца своих позиций, опереться хотя бы на одну из этих сил, и тем самым обрекает себя неизбежно на поражение»22.
По мнению эсеровских «Дней», позиция «большинства» ВКП(б) – это позиция дальнейшего отступления перед растущими буржуазно-капиталистическими элементами. «Отступать как можно быстрее на хозяйственном фронте и тем задерживать свой разгром на фронте политическом, вот ныне основная линия тактики ЦК… Завтра, после съезда, и Каменев вместе со Сталиным помчит ленинский воз с коммунистических высот в широкую капиталистическую долину еще быстрее»23, – резюмируют «Дни».
С печатным рупором А.Ф. Керенского соглашается меньшевистский «Социалистический Вестник»: «На съезде победила тенденция дальнейшего «развязывания капиталистических отношений», дальнейшего «усиления капиталистических сторон хозяйства»…»24 «Последние Новости» считают, что коммунистическая тога, которой прикрывается большинство, не спасет их: «Политику отныне будут делать Сталины. И Сталины будут делать буржуазную политику и держать в крепкой узде Зиновьевых, правда которых опасна для существующего строя. Капитуляцию сов. власти перед буржуазно-капиталистической стихией уже ничем нельзя остановить»25.
Информотдел ЦК отметил следующие выводы белогвардейской прессы:
«1) Происходившие споры на съезде вскрыли, как нельзя яснее, путь, по которому идет партия – путь «неизбежной капитуляции перед буржуазно-капиталистической стихией. Единственно, что осталось коммунистам, это «подавить комрецидив»» («Руль»).
2) «Разложение партии сделало огромный шаг вперед» («Руль». Дек., 24). «Распад партии на фракции почти неизбежен, если не теперь, то через некоторое время» («Сегодня». Дек., 23).
3) «Отсутствует, как результат дискуссии, “борьба действием”».
4) Непосредственное следствие дискуссии – развенчание авторитета «монопольных» толкователей ленинизма»26.
Основной внутренней силой, которой НЭП выдал мандант на борьбу с большевиками, эмигранты считали крестьянство. Заведующий Информационным отделом ЦК ВКП(б) Л.Б. Рошаль отмечал, что освещение вопросов настроения и активности крестьянства СССР занимало «весьма солидное место на страницах белой прессы»27. «Наличие моментов крестьянской активности ни одним из эмигрантских органов не отрицается… Все обнаруживающиеся отдельные отрицательные моменты крестьянских настроений и активности, все то, что свойственно было лишь определенным группам деревни, в частности, кулачеству, все то, что практиковалось подпольно различными антисоветскими группировками эсеровского и монархического толка и т.д. и т.п., – все это переносится на всю деревню в целом и характеризуется как ее неотъемлемое свойство»28, – говорится в обзоре, касавшемся освещения белой печатью темы «Крестьянство и деревенская политика ВКП(б) и Советов» (февраль 1926 г.).
НЭП должен был решить извечный «крестьянский вопрос». С разъяснениями, что делает советская власть для крестьян, выступали М.И. Калинин, В.А. Карпинский и другие партийные и государственные деятели. Эмигрантская пресса услышала в словах М.И. Калинина «страх перед крестьянством, быт которого <…> очень далек от Карла Маркса»29. В хроническом неурожае, голоде, не решаемом «крестьянском вопросе» выразился, по мнению эмигрантских публицистов кризис НЭПа. Официально в Советской России он назывался «понижением крестьянского спроса». «Деревня не покупает «промтоваров», не выпускает хлеба там, где он имеется и настойчиво требует на семена на местах, пораженных неурожаем, – констатируют «Последние Новости». – Промышленность и торговля переживают кризис. А впереди еще печальная перспектива нового неурожая»30.
Проанализировав взаимоотношения советской власти и крестьянства на новом этапе, эмигранты-публицисты приходят к выводу: «На новую попытку драть с деревни шкуру крестьянство ответило бойкотом фабричных продуктов, повышением цен на продукты сельского хозяйства, отказом подавать их на городские рынки, игнорированием школ, ветеринарии, медицины. На советский террор – убийством агентов власти, попытками овладеть низовым советским аппаратом»31. Положение «на деревне» имело зеркальное отражение в городе. Состояние дел на 1925 г. выходивший в Берлине и Праге орган Республиканско-демократического объединения (РДО) журнал «Свободная Россия» охарактеризовал словами своего корреспондента из Советской России: «Все старые футляры и положительно всеобщий саботаж... Отчасти злостный, отчасти невольный: когда заставляют делать явную глупость, у кого хватит воли делать ее «производительно»?»32.
Принятый ВКП(б) в конце 1925 г. курс «лицом к деревне», по оценке Информотдела ЦК, «взбудоражил всю эмигрантскую трясину»: «Разбирают по косточкам, злорадствуют, снова «ждут конца», надеются, доискиваются до причин и т.д. и т.д. Чем вызван перелом в отношениях правящей партии к крестьянству? Что побуждает ее затрачивать такую массу энергии на совершение поворота соответственно перестроить свои ряды? Чем обусловливается та чрезвычайная поспешность, которую партия проявляет в этом случае? Вот вопросы, особенно интересующие эмиграцию».33
По словам Л.Б.Рошаля, практически все эмигрантские политические СМИ («Дни», «Воля России», «Социалистический Вестник», «Революционная Россия», «Вестник Крестьянской России», «Знамя Борьбы», «Руль», «Последние Новости») утверждают: «Крестьянство пробуждается, переходит к активности, требует себе политических прав наравне с рабочими и, главным образом, организацию крестсоюза»34.
Внимательный анализ «белой печати» позволил Информотделу ЦК придти к выводу, что эмиграция всех ее толков и течений, «от мала до велика», строит свои планы и расчеты на взрыв соввласти изнутри, через посредство крестьянства35. Однако в это единство стремлений врывается некоторый диссонанс, который проявляется в оценке различными партиями роли крестьянства как активного двигателя «предстоящего переворота». Основной пункт разногласий сводится к вопросу: «Кто должен быть вождем? Восставшее ли крестьянство, которое поведет за собой рабочий класс, или восставший пролетариат при «добровольном союзе тех и других»?
Так, передовица «Вестника Крестьянской России» утверждает: «Образование своей крестьянской партии – вот вывод, который крестьянство неизбежно сделает из своего пережитого… Экономически окрепшее оно еще решительнее поведет борьбу за право взять руль в свои собственные руки»36. По вопросу о роли крестьянства во всех революциях и ориентации социал-демократов на «добровольный союз крестьянства с основной демократической силой современного общества» с «Крестьянской Россией» и «Вестником Крестьянской России» полемизирует публицист «Социалистического Вестника» Д. Далин.37 Позднее Д. Далин напишет, что наблюдающийся в СССР подъем и хороший урожай откроют полосу живого крестьянского движения, которое, объединившись с рабочим движением, «сломит последние устои коммунистической диктатуры»38.
В середине 1920 гг. эмигрантская печать констатировала происходивший на волне НЭПа экономический рост СССР – в области промышленности и сельского хозяйства. Однако в трактовке, даваемой эмиграцией, этот процесс возрождения хозяйства носил стихийный характер, «разбивающий все намеченные большевиками рамки регулирований и планов и развивающийся постольку, поскольку «власть», отступая от социализма, дает почву для частного хозяйствования»39. Делая политические выводы на основе определенного экономического роста СССР и останавливаясь на дефектах в этой области, эмиграция заявляет, что, как ни опасны сейчас для большевизма экономические катастрофы, «самый тяжелый кризис готовит ему не хозяйственный распад, а хозяйственное оздоровление»40.
Информотдел ЦК отмечает, что появление этого «тяжелого кризиса» рисуется белой прессой двояким путем:
«а) Дальнейший хозяйственный рост СССР может развиваться только в прямой пропорции с политикой отказа от коммунистических новшеств и перехода целиком на капиталистические принципы. Если большевики на это не пойдут, они будут сметены.
б) Процесс экономического подъема СССР, развивая активность рабоче-крестьянских масс, порождает противоречия между новым крестьянским движением (за свободную выборность, крестсоюзы и законность) и сущностью диктатуры и увеличивает рост оппозиционных настроений против политики, экономики и всей системы диктатуры, которые неизбежно вызовут взрыв соввласти изнутри»41.
Однако новая экономическая политика большевиков не оправдала политических ожиданий эмигрантов. Одобряя НЭП, меньшевики утверждали, что новая линия в экономике должна сопровождаться серьезным обновлением и в политике, тогда бонапартистские тенденции в СССР могут не развиться42. С точки зрения негативного развития в СССР меньшевики видели два пути – контрреволюцию и лжереволюцию. Меньшевистские лидеры пришли к выводу, что, осознавая это или нет, И.В. Сталин пошел по второму пути. Суть сталинизма, по их мнению, заключается в полном отказе от тех традиций, которые были заложены в социал-демократии43.
После XIV съезда верхушка партаппарата ЦК ВКП(б) пытается найти среднюю равнодействующую между продолжением (на словах) курса на «раздвижку» нэпа и отказом от нее (на деле), прочерчивая в своей социально-экономической политике причудливые зигзаги44. Не афишируя своего «полевения», верхушка партаппарата в то же самое время ведет пропагандистское наступление на левые силы компартии, консолидирующиеся вокруг Г.Е. Зиновьева и Л.Д. Троцкого, с целью опорочить их и, набрав достаточно политического «криминала» в их действиях и словах, отсечь от руководящих парторганов. В сентябре 1927 г. газета «Возрождение» прочла между правдинских строк45 признание о партийных проблемах в связи с «ожесточенной борьбой с оппозицией»46. В статье, рассказывавшей о «мерах к увеличению числа рабочих в коммунистической партии» автор попутно сообщает, что «ожесточенная борьба, которую ведет оппозиция уже два года, несомненно затрудняет рост партии». «Благодаря оппозиции мы не имеем возможности сколько-нибудь регулярно созывать открытые собрания наших ячеек, что вызывает недовольство рядовых членов партии»47, – цитирует «Правду» парижское «Возрождение».
В итоге в октябре 1927 г. Г.Е. Зиновьев и Л.Д. Троцкий по обвинению в «фракционной» деятельности были исключены из ЦК. К исходу 1927 г. картина еще более прояснилась. XV съезд партии проголосовал за исключение из рядов ВКП(б) вчерашних сподвижников В.И. Ленина. Революционер номер два, каким Л.Д. Троцкий считался всего лишь несколько лет назад, был объявлен оппортунистом48.
На закате НЭПа, который ознаменовался укреплением и радикализацией режима личной власти И.В. Сталина, надежды эмигрантов на эволюцию большевиков исчезали. В 1927 г. идеолог сменовеховства Н.В. Устрялов подводит итоги «экономического Бреста». Видно, как постепенно оптимизм теоретических выкладок и надежд на будущее гасится суровой прозой жизни: «Экономическое возрождение страны идет все время замедленным темпом и с перебоями. Страна экономически живет искусственно приглушенной жизнью»49.
В августе 1927 г. газета «Возрождение» подвела свои итоги НЭПа: «НЭП был в известном смысле «фальсификацией термидора». Изменение хозяйственной политики без видоизменения политического режима было лишь политическим ходом, и все основные уступки НЭПа взяты постепенно назад. На смену «коммунизма военного» явился “коммунизм в перчатках”»50.
Постепенно сообщения о жизни и политике Советской России в таких ультраправых изданиях, как «Возрождение», приняли крайне негативный тон, в печатном пространстве русского зарубежья с новой силой зазвучали голоса в пользу насильственного свержения власти большевиков. Этот инструмент внешней политики стал снова актуален. Летом 1927 г. редакция «Возрождения» призывает мировые державы локализовать «коммунистическую заразу» и принять по отношению к ней крайние меры. «Опасность с Востока» вынуждает все правительства прибегать к ограничениям свободы, падениe большевизма является залогом политической свободы в Европе, утверждает «Возрождение». Газета ссылается на опыт преодоления коммунизма в фашистской Италии и одобряет проводимую Муссолини политику: «Победить опасность коммунизма внутри страны можно только, отказавшись от старых либеральных традиций»51. «Cyщecтвoваниe коммунистической власти над Россией является угрозой для всех других стран» 52, – резюмирует «Возрождение».
В контексте проблемы локализации «большевистской заразы» с помощью внешних сил в эмигрантских СМИ на первый план выходит освещение положения СССР на международной арене и вспыхивающих вокруг страны советов конфликтных ситуаций. Так, в 1927 г. печать русского зарубежья была поглощена советско-британским конфликтом, вызванным антибританской кампанией Коминтерна в Китае и попытками коммунистов превратить забастовку английских шахтеров из экономической в политическую.
В январе 1927 г. полосы эмигрантских изданий пестрели заголовками «Международное положение СССР» («Последние Новости»), «Русская проблема в Англии» («Возрождение»). «Английское мнение о возможностях в СССР» («Возрождение»); в феврале – «Англия и СССР» («Последние Новости», «Руль»), «Британский ультиматум» («Последние Новости»); в марте – «Ищут союзника» («Руль»), «Похороны ультиматума» («Руль»), «Грей об англо-советских отношениях» («Последние Новости»), «Удар по СССР» («Руль»); в апреле – «Запрет всеобщей забастовки» («Руль»), «Лицемерие» («Последние Новости»); в мае – «Англо-советский конфликт и интересы России» («Последние Новости»), «Лондонский обыск» («Последние Новости»); в июне-июле – «Наконец глаза открылись» («Возрождение»), «Дипломатическая борьба» («Последние Новости»), «Против кого» («Последние Новости»), «Большевики сами не уйдут» («Возрождение»), «Контратака Рыкова» («Возрождение»), «Под чужим флагом» («Возрождение»), «Лорд Беркенхэд об Англо-Советских отношениях» («Возрождение»), «Лондонский погром» («Социалистический Вестник»), «Интервенция» («Возрождение»), «Грозящие опасности» («Руль»), «Фронт врагов России» («Последние Новости»).
В 1929 г. поводом для военной истерии в прессе послужил Советско-Китайский конфликт вокруг КВЖД. Летом 1929 г. эмигрантская печать изобиловала статьями: «Оборона страны и экономика» («Последние Новости»), «Прошлое и настоящее Восточно-Китайской железной дороги» («Последние Новости»), «Право в Советско-Китайском конфликте» («Возрождение»), «Еще «патриотические» упражнения» («Последние Новости»), «Защита СССР» («Последние Новости»), «Манчжурский разгром. Коминтерн топит. «Империалисты» спасают» («Дни»), «Советско-Китайский конфликт» («Последние Новости»), «Сибирь и японская опасность» («Последние Новости»), «СССР и Китай» («Последние Новости»), «Китай и Россия» («Социалистический Вестник»).
Судя по тому пристальному вниманию, какое советское руководство уделяло изучению политической жизни русской эмиграции и ее печати, можно предположить, что высказанные эмигрантскими публицистами оценки НЭПа и ожидания дальнейшего перерождения большевистской власти послужили для И.В. Сталина рецептом к действию «от противного». Нейтрализовав сначала «левую» оппозицию в лице Л.Д. Троцкого, Г.Е. Зиновьева и Л.Б. Каменева, советский диктатор в 1927 г. отказался от НЭПа, а в 1928 г. объявил об индустриализации города и коллективизации деревни. Тогда под прицелом И.В. Сталина оказались лидеры «правого уклона» – Н.И. Бухарин, А.И. Рыков и М.П. Томский. Окончательно расправится с лидерами оппозиции генсек во второй половине 1930 гг. – в период большого террора.
Эмигрантские СМИ отмечают, что начало чрезвычайщины на деревне в 1928 г. совпало с пересмотром планов развития промышленности, Шахтинским процессом, высылкой Л.Д. Троцкого и большой группы его сторонников (почти 30 человек) в Алма-Ату. Суд над инженерно-техническими «спецами» завершится лишь в июле 1928 г., однако с помощью советских газет, партсобраний, разных активов и совещаний в марте 1928 г. в СССР уже обсуждается и осуждается деятельность диверсантов, связанных с капиталистическим Западом, нагнетается атмосфера страха и раздражения. В этом контексте звучат вышедшие весной и летом 1928 г. статьи в «Социалистическом Вестнике» («Шахтинский процесс»), «Возрождении» («Донецкое дело»), «Последних Новостях» («Шахтинское процесс» и «Усиление репрессий за хозяйственные преступления»). Газета П.Н. Милюкова констатирует ужесточение наказаний по другим, уже состоявшимся крупным хозяйственным процессам – «дело Госбанковцев, общества Взаимного Кредита и др.»53.
Объяснение происходящих на советском политическом олимпе в конце 1920 гг. событий эмигранты черпали в том числе из публичных выступлений Л.Д.Троцкого, сосланного сначала в Алма-Ату, а зимой 1929 г. – за границу. Так, впервые опубликованная в немецком органе левых коммунистов «Знамя Коммунизма» статья Л.Д. Троцкого «На новом этапе», написанная как эпилог к XV съезду ВКП(б), дала повод меньшевикам укрепить свою уверенность в популярности «правых» настроений в советском обществе и даже в среде пролетариата, что подпитывало надежду на возможность изживания сталинской диктатуры54.
Центральное место на страницах эмигрантской прессы в конце 1920–1930 гг. занимала тема индустриализации городов и подчиненной ей коллективизации деревень СССР. Публицисты русского зарубежья оценивали политику большого скачка, нацеленного на преодоление промышленной отсталости России, как преждевременную, разрушающую экономику и человеческий ресурс страны. Провозглашенный летом 1929 г. лозунг «сплошной коллективизации», завершить которую в ожидании экономического кризиса планировалось чуть ли не в 1930 г., эмигранты восприняли как возвращение в деревню «красного террора», политики «военного коммунизма»55. Меньшевики не сомневаются, что мерами насилия и террора советскому правительству удастся все же добыть хлеб из деревни. Но предупреждают, что тенденции роста посевных площадей с сокращением посевов крупных хозяйств, которые не имеют выгодной реализации излишков, приведут к значительному ухудшению продовольственного положения, а в итоге – к глубочайшему разрушению основ сельского хозяйства, признаком которого стал голод 1932-1933 гг.
Проводимая И.В. Сталиным политика была на руку контрреволюции, уверены эмигранты, увидевшие после разгрома оппозиции новый стимул для формирования в деревне антибольшевистского движения. «Колхозы, как и индивидуальные хозяйства, всячески будут сопротивляться военно-коммунистическим методам хлебозаготовок, – пишет «Социалистический Вестник». – В результате – Кронштадт и вынужденное отступление большевизма»56.
В этом контексте русская эмиграция отмечает рост интереса оппозиционно настроенных советских граждан к фашизму, которые в силу информационной закрытости СССР по-своему интерпретируют эту идеологию. Судя по статьям в «Последних Новостях» и «Днях», опубликованным зимой 1929 г., фашизм становится популярным в оппозиционно настроенных кругах СССР и воспринимается как альтернатива коммунистической идеологии. Советские фашисты – это демократически настроенные пролетариат и крестьянство, которые боятся интеллигенции, представляющей интересы свергнутой элиты. Поэтому, стремясь сохранить завоеванный революцией баланс сил, советские фашисты готовы признать своим вождем И.В. Сталина, который должен выступить против большевиков и старой монархической гвардии, но сохранить демократические свободы.57
Логику советских граждан, которые, по мнению эмигрантов, симпатизировали идеям фашизма, объяснил за рубежом Л.Д. Троцкий, отметив в майском номере журнала французских коммунистов «Пролетарская революция» (№ 79. 1929) общность происхождения имеющихся сейчас в Европе диктатур: «У октября большевистского и октября фашистского <…> родители те же самые: «отсталость и незрелость» тех народов, где после тяжких испытаний войны на месте народовластия укрепилось самовластие». Тем не менее, А.Ф. Керенский отметил в этом заявлении Л.Д. Троцкого признание в неустойчивости диктатуры Сталина58, что дало эмигрантом лишний повод надеяться на скорый конец большевиков и силу правой оппозиции.
Уже в 1929 г. меньшекиви и остальные эмигранты отмечали саботаж со стороны крестьян проводимой в деревне колдоговорной политики. Симптомом скорого краха большевистского режима стало усиление в СССР продовольственного кризиса, который вынудил руководство страны ввести карточки, в ноябре 1929 г.59
Союзником мелкобуржуазного крестьянства в борьбе с большевистской диктатурой, по мнению Л.Д. Троцкого, могла выступить крестьянская по своему происхождению Красная Армия. Л.Д. Троцкий еще в октябре 1928 г. по-своему обозначил наличие оппозиции в военном блоке советского руководства, в ВКП(б), которая в 1930 гг. получит название «военной партии» или «красных маршалов» во главе с М.Н. Тухачевским. Это в февральском номере «Социалистического Вестника» отметил цитировавший Л.Д. Троцкого Ф. Дан60. Тему военной оппозиции в СССР в конце 1920 гг. подхватила даже ультраправая газета «Возрождение». «Сведения о том, что население той или иной местности готово восстать по первому сигналу, постоянно доходят до нас»61, – сообщила 22 августа 1929 г. редакционная статья «Возрождения». Источником этой информации оказались «Дни» А.Ф. Керенского. По данным корреспондента «Дней» в СССР, «недовольство Сталиным среди московской партийной организации так велико, что недостает лишь сколько-нибудь авторитетной фигуры, вокруг которой оно могло бы сплотиться и оформиться»62.