Languages

You are here

Медиатизация юридического дискурса

Научные исследования: 

The Mediatization of Legal Discourse

Силанова Марина Александровна
аспирантка кафедры стилистики русского языка факультета журналистики МГУ имени М.В. Ломоносова, mary.silanova@gmail.com

Marina A. Silanova
PhD student at the Chair of Russian Stylistics, Faculty of Journalism, Lomonosov Moscow State University, mary.silanova@gmail.com

 

Аннотация

В статье предлагается концепция понимания юридического медиадискурса как специфической сферы пересечения права и медиа, как результат медиатизации и интерпретации юридического дискурса. Также дается краткая характеристика значения интерпретации для юридического дискурса с точки зрения лингвистики, рассматривается роль современных медиа в формировании юридической компетенции массового адресата.

Ключевые слова: интерпретация, медиадискурс, юридический дискурс, медиатизация.

 

Abstract

The article proposes the conception of the legal media discourse understanding as a specific area of intersection of law and media as a result of mediatization and interpretation of the legal discourse. It gives a brief characteristic, in terms of linguistics, of the interpretation importance for the legal discourse. The role of the modern media in shaping the legal competence of the general public is also considered.

Key words: interpretation, media discourse, legal discourse, mediatization.

 

Понятия «медиадискурс» и «медиатизация»

Чем больше текстов создают СМИ – не важно, уникальных или дублированных –тем больший интерес вызывает у ученых феномен медиа. Можно утверждать, что начало XXI в. характеризуется введением термина «медиа» в активный научный оборот. И, несмотря на то что некоторые исследователи ставят под сомнение целесообразность использования «медиа» наравне и вместо привычных «средств массовой информации» и «средств массовой коммуникации», медиалингвистика уже утвердилась как самостоятельное направление языкознания и успешно развивается в рамках различных лингвистических школ.

Газета, которая «говорит», и радио, которое «показывает», уже не новость. Изначально печатные издания верстаются для бумаги, Интернета, мобильных приложений и планшетов. QR-коды1, расположенные на страницах газет, фасадах домов, упаковках продуктов и стенах выставочных залов, смешивают виртуальный мир с реальным. Стремительное развитие новых технологий и лавинообразный медиапоток заставляет ученых обращать пристальное внимание на феномен «медиа» и говорить о меадиатизации современного общества и современной культуры.

Исследование медиадискурса представляется весьма актуальным, поскольку «тексты массовой информации, или медиатексты, являются одной из самых распространенных форм современного бытования языка»2, а сами СМИ объединяют реальное и виртуальное пространство. Медиадискурс предстает наглядной квинтэссенцией «языка в динамике». Его роль состоит в создании альтернативной реальности, в конструировании собственного мира, в проецировании знаний и смыслов на широкую аудиторию.

Медиадискурс – это «глобальный миксер» современности, смешивающий воедино множество мнений, фактов и вымыслов, идеологем, дискурсивных формул, мифологем, понятий и оценок. Таким образом «в пространстве медиадискурса сосуществуют контексты из различных сфер деятельности. Но все эти контексты не просто сосуществуют как фрагменты внешнего мира – в едином пространстве медиадискурса фрагментарность внешней жизни преобразуется в целостный медиамир, в котором различные контексты призваны усиливать его достоверность, его реальность»3.

Анализируя медиадискурс, Е.А. Кожемякин отмечает, что сегодня в научных дискуссиях формулируются две точки зрения на данный феномен. Первая рассматривает медиадискурс как «специфичный тип речемыслительной деятельности, характерный исключительно для информационного поля массмедиа»4. Медиадискурс в этой теории становится одним из специфических дискурсов, таких как политический, научный, религиозный и проч. Вторая точка зрения определяет медиадискурс как «любой вид дискурса, реализуемый в поле массовой коммуникации, продуцируемый СМИ»5. Таким образом, институциональные дискурсы, реализованные и интерпретированные средствами массмедиа, становятся медиадискурсами. Придерживаясь второй точки зрения, мы будем понимать медиадискурс как «тематически сфокусированную, социокультурно обусловленную речемыслительную деятельность в массмедийном пространстве»6.

Иными словами, пространство медиадискурса формируется за счет зон пересечения медиа с другими дискурсами – «в этом и проявляется феномен медиатизации современной общественной жизни в информационную эпоху. Под медиатизацией мы понимаем распространение влияния медиа на важнейшие области социальной жизни и обратный процесс вовлечения в информационную сферу различных сторон общественной деятельности, то есть создание зон пересечения медиа и социальных феноменов»7.

Таким образом, общественная коммуникация спонтанно или намеренно организуется в определенные прагматически и тематически сфокусированные пространства – дискурсы, особые, «возможные миры». «Дискурс существует прежде всего и главным образом в текстах, но таких, за которыми встает особая грамматика, особый лексикон, особые правила словоупотребления и синтаксиса, особая семантика, – в конечном счете – особый мир. Каждый дискурс – это один из “возможных миров”»8.

 

Юридический медиадискурс как продукт медиатизации правовой сферы социума

Осмелимся утверждать, что юридический медиадискурс – один из самых распространенных и в то же время мало изученных современных дискурсов. Занимаясь разработкой юридического дискурса, одни исследователи, как правило, уделяют основное внимание текстам законов и нормативных актов, другие – развивают направление судебного субдискурса, обращая пристальное внимание на тексты судебных решений и стенограммы судебных заседаний. Тогда как функционирование юридического дискурса в медиапространстве остается незаслуженно отодвинутым на периферию научной дискуссии.

Современные исследователи предлагают различные структуры дискурса. Так, концепция институционального дискурса, предложенная Е.И. Шейгал9, охватывает как языковую систему, так и речевую деятельность и текст. Дискурс согласно этой трактовке предстает в виде формулы ДИСКУРС = ПОДЪЯЗЫК + ТЕКСТ + КОНТЕКСТ, а термины политический дискурс и политическая коммуникация автор монографии использует как равнозначные.

В диссертационной работе Е.Г. Малышевой10, посвященной спортивному дискурсу, институциональные дискурсы понимаются как сложные дискурсивные пространства – организованные по принципу поля системы дискурсивных разновидностей, объединенные прежде всего общностью тематики и концептуальной доминанты, репрезентированной в рамках дискурса. Отмечая, что «чистой» разновидности спортивного дискурса не существует в принципе, автор тем не менее говорит о возможности выделения ядерной и периферийной зоны названного дискурса.

Наша концепция заключается в понимании юридического медиадискурса как специфической сферы пересечения права и медиа, как результата медиатизации и интерпретации юридического дискурса. Таким образом, дискурсивное юридическое медиапространство будут составлять тексты, рожденные на стыке юридического дискурса и дискурса другого типа (научного, публицистического, политического, обиходно-бытового, медицинского и даже художественного). При этом тексты, относимые именно к юридическому медиадискурсу, должны отвечать критериям тематической и концептуальной общности и быть опосредованы медиа.

Принимая за основу синтезирующий характер юридического медиадискурса, будем понимать, что степень включенности собственно юридического компонента и компонентов других дискурсов в тех или иных текстах будет неоднородной. Приведем несколько текстовых отрывков, использующих юридический термин «домашний арест».

  • «Статья 107 УПК РФ. Домашний арест.
    Домашний арест в качестве меры пресечения избирается по судебному решению в отношении подозреваемого или обвиняемого при невозможности применения иной, более мягкой, меры пресечения и заключается в нахождении подозреваемого или обвиняемого в полной либо частичной изоляции от общества в жилом помещении, в котором он проживает в качестве собственника, нанимателя либо на иных законных основаниях, с возложением ограничений и (или) запретов и осуществлением за ним контроля. С учетом состояния здоровья подозреваемого или обвиняемого местом его содержания под домашним арестом может быть определено лечебное учреждение»11.
  • «Хотя, как и прежде, предписывается применять домашний арест в качестве меры пресечения в отношении подозреваемого или обвиняемого по решению суда в порядке, установленном ст. 108 УПК РФ, обращает на себя внимание существенная деталь: из регламентации применения домашнего ареста исчезло упоминание оснований заключения под стражу, предусматриваемых указанной статьей. Из этого следует, что, видимо, отныне при избрании домашнего ареста общее правило, установленное для избрания в качестве меры пресечения заключения под стражу – подозрение или обвинение лица в совершении преступлений, за которые уголовным законом предусмотрено наказание в виде лишения свободы на срок свыше двух лет, следователю, дознавателю уже не обязательно принимать во внимание»12.
  • «Домашний арест – реальная альтернатива заключению под стражу. Что не маловажно, ведь содержание обвиняемого по месту жительства на порядок дешевле. Впрочем, все зависит от того, чего именно ожидает правоохранительная система от помещенного под домашний арест. Буквальное толкование этого словосочетания – не выходить из дома. Практика свидетельствует, что именно этого, как правило, вполне достаточно, чтобы конечная цель меры пресечения – не совершать новых преступлений, быть под рукой у следователя и суда – была достигнута. Домашний арест – не более чем квалифицированная форма таких хорошо известных науке мер пресечения, как подписка о невыезде и надлежащем поведении, личное обязательство. Обвиняемый не будет выезжать из дома, в рамках этого помещения будет вести себя надлежащим образом»13.
  • «Домашний арест является второй по строгости мерой пресечения после заключения под стражу. Законодательство засчитывает время домашнего ареста в срок содержания под стражей. Норма о применении домашнего ареста в качестве меры пресечения вступила в действие с 1 июля 2002 года. Однако до сегодняшнего дня ее исполнение было затруднительным ввиду отсутствия надлежащих механизмов, регулирующих ее порядок, не были определены конкретные органы, на которые возлагается осуществление надзора за соблюдением как самого домашнего ареста, так и установленных ограничений»14.
  • «Неугомонный Алексей Навальный все-таки довыступался до ареста, правда, пока домашнего. Басманный суд столицы вчера изменил меру пресечения – подписку о невыезде – на “мягкое” лишение свободы. Теперь Навальный будет сидеть дома до 28 апреля, причем согласно решению суда “безоружный” – ему запрещено пользоваться интернетом»15.

Первый отрывок – статья Уголовно-процессуального кодекса РФ – является одним из прецедентных текстов юридического дискурса. Именно этот текст наделен легитимной силой в рамках данного дискурса. Цитирование статьи УПК РФ на страницах печатных изданий, равно как и трансляция его по радио или телеканалу, не сделает ее феноменом медиадискурса. Медиа здесь выступает исключительно как канал, делая публичным то или иное явление социальной действительности. А интерпретация термина «домашний арест» посредством медиа уже будет входить в периферийную зону медиадискурса.

Второй отрывок, относящийся к научному стилю, будет служить наглядной иллюстрацией смешения зон влияния юридического и научного дискурсов. Опубликованная в специализированном научном журнале «Криминалистъ» статья, посвященная проблеме домашнего ареста, может быть в равной степени отнесена как к научному, так и к юридическому дискурсу.

Три последующих текстовых фрагмента бесспорно могут быть отнесены к медиадискурсу, при этом использование специальной терминологии будет отсылать нас к дискурсу юридическому. Таким образом, при узком подходе второй, третий и четвертый фрагменты приблизятся к периферии «чистого» юридического дискурса по формальному признаку – тексты из специализированных изданий (2, 3) и за счет оперирования официально-деловым стилем (4), присущим юридическому дискурсу. Последний текстовый фрагмент выпадает из области юридического дискурса. Однако конструирование этих текстов в структуре современных медиа позволяет причислить их к медиадискурсу.

Тем не менее все приведенные выше тексты в конечном счете направлены на формирование правовой картины мира в общественном сознании. Понимание, осознание закона, а затем и реакция на него происходит вне рамок законодательного текста. Проходя через разноуровневые толкования, юридический дискурс выходит в публичное пространство и подвергается медиатизации.

 

Интерпретация как часть процесса медиатизации юридического дискурса

Проецируя понимание дискурса как языка в динамике на юридический дискурс, можно сказать, что последний представляет собой язык права в процессе его порождения, толкования и воспроизведения. Называя юридический дискурс «регламентируемой определенными историческими и социокультурными кодами (традициями) смыслообразующей и воспроизводящей деятельностью», Е.А. Кожемякин отмечает цель юридического дискурса – «нормирование и регулирование социальной реальности»16. «Имея политические, общественно-культурные и экономические основания реализации этой цели, юридический дискурс базируется также на системе социального контроля, которая создается с помощью иных институтов, например, образования или религии»17. Думается, что одним из таких институтов являются и медиа, играющие свою роль как в процессе смыслообразования, так и в системе социального контроля.

В текстах, существующих в юридическом дискурсивном пространстве, находят отражение проявления деятельности человека в социальной сфере, связанные с регулированием социальных отношений между людьми и с полномочиями, свободами и ответственностями субъектов юридического дискурса.

Юридический язык живет и развивается не только в речи профессиональных юристов, но и в речи представителей власти, журналистов и обывателей. Текст закона не существует сам по себе, он взаимодействует с другими дискурсивными комплексами, функционирует в различных социальных сферах. Процесс речемыслительной деятельности, касающийся юридической тематики, как и совокупность произведенных в результате этой деятельности текстов, опосредованных средствами массовой коммуникации, будет составлять область юридического медиадискурса. Таким образом, понятие юридического медиадискурса будет включать в себя множество интерпретаций юридических реалий. При этом стоит отметить, что интерпретация – это лишь одна из социальных ролей медиа, а значит, медиадискурс не сводим исключительно к интерпретированию.

Интерпретация – важнейшая составляющая процесса медиатизации институционального дискурса. При этом нельзя воспринимать медиатизацию как односторонний перевод тонкостей юридического (или любого другого институционального) дискурса на язык массовой аудитории. Медиатизация юридического дискурса подразумевает комплекс процессов, которые условно можно разделить на несколько этапов: интерпретация текста закона, затем распространение этой интерпретации на широкую аудиторию, формирование общественного мнения, которое в качестве системы социального контроля вновь возвращает нас к этапу нормирования и регулирования социальной реальности.

Таким образом, смыслообразующая деятельность юридического дискурса невозможна без интерпретации, которая, в свою очередь, является одной из основных составляющих медиадискурса.

В толковом словаре Т.Ф. Ефремовой «интерпретация» (лат. interpretatio): 1. Истолкование, разъяснение смысла чего-либо; перевод на более понятный, простой язы. 2. Творческое раскрытие образа, темы или музыкального произведения, основанное на собственном ощущении исполнителя; трактовка18.

Для юридического дискурса более характерным понятием является «толкование», которое используется наряду с термином «интерпретация». Тот же словарь дает три значения слова «толкование»: 1. Процесс действия по гл. толковать в значении «давать какое-либо объяснение чему-либо, растолковывать смысл, сущность чего-либо». 2. Результат такого действия; объяснение, трактовка чего-либо. Текст, содержащий такое объяснение. 3. Примечание, содержащее комментарий к какому-либо памятнику письменности.

Таким образом, толкование и интерпретацию можно рассматривать как равнозначные понятия. Толкование применяется во всех науках, оперирующих текстами и письменными источниками, например, в литературоведении, философии, истории, филологии и юриспруденции. Наиболее подробно интерпретацию, как основное понятие, изучает герменевтика – наука об истолковании текстов. В герменевтике интерпретация понимается как «работа мышления, которая состоит в расшифровке смысла, стоящего за очевидным смыслом, в раскрытии уровней значения, заключенных в буквальном значении»19.

Лингвистика текста рассматривает интерпретацию применительно к художественному тексту на основе идеи А.А. Потебни о том, что содержание произведения развивается не в художнике, а в понимающем. «Слушающий может гораздо лучше говорящего понимать, что скрыто за словом, и читатель может лучше самого поэта постичь идею его произведения. Сущность, сила такого произведения не в том, что разумел под ним автор, а в том, как оно действует на читателя или зрителя, следовательно, в неисчерпаемом возможном его понимании»20.

В.З. Демьянков отмечает, что филологический «интерпретационизм», разработанный к концу ХХ в., основан на следующем положении: «Значения вычисляются интерпретатором, а не содержатся в языковой форме»21. И понимает под интерпретацией «когнитивный процесс и одновременно результат в установлении смысла речевых и/или неречевых действий. Как и при анализе когнитивной деятельности, можно говорить о субъекте, объектах, процедуре, целях, результатах, материале и инструментах интерпретации»22.

Об интерпретации текста говорят исследователи дискурса (П. Серио, Э. Бенвенист, М. Фуко23). Дискурс имеет целью выяснить, каким образом проявляет себя субъект в том, чтo он говорит (П. Серио). При этом дискурс трактуется как речь, присваиваемая говорящим, в противоположность повествованию, которое разворачивается без эксплицитного вмешательства субъекта (Э. Бенвенист). Анализ дискурса включает два элемента – архив и язык (Ж. Гийом, Д. Мальдидье24). Любой дискурс строится на большом количестве текстов, архиве (М. Фуко), содержит следы преконструкта (М. Пешё25), «уже сказанного», «слышанного». Поэтому одной из задач анализа дискурса может стать выявление следов субъекта акта высказывания, указывающих на присвоение языка говорящим. Архив детерминирует смысл, вводя ограничения в описание семантики высказывания. Другой компонент дискурса – язык – позволяет выявить смысл на основе синтаксических и текстовых механизмов. Таким образом, смысл дискурса берет свое начало в архиве и языке, т.е. одновременно ограничен и открыт26.

Созвучными представляются определения интерпретации специалистов в области права. А.В. Поляков подразумевает под интерпретацией «индивидуальный интеллектуальный процесс, направленный, во-первых, на установление смысла правовых текстов применительно к поведению правовых субъектов, а во-вторых, на разъяснение этого смысла другим субъектам правовой коммуникации»27.

Несмотря на то, что вопросами интерпретации занимаются различные науки, пожалуй, только юридическое толкование имеет такое непосредственное и осязаемое влияние на жизнь людей. Иногда от интерпретации того или иного положения зависит моральное, материальное и даже физическое благополучие конкретного человека. Если иметь в виду, что крылатая фраза «казнить нельзя помиловать» имеет под собой реальную историческую подоплеку, то она будет являться примером не только известной амфиболии, но и беспощадной силы слова юридического дискурса.

Концепция толкования закона зависит от исторических особенностей формирования того или иного государства и доминирующей в конкретный исторический период философско-правовой системы взглядов. Правовые науки различных стран выработали множество концепций и подходов к толкованию закона.

Для России характерен официальный подход к толкованию закона, который начал формироваться в период правления Петра I, что важно для «понимания современной российской доктрины толкования, в которой также основная роль отводится официальному толкованию суверена»28. Петровские реформы начинают долгий процесс, призванный собрать разрозненные нормативные акты в упорядоченную систему, вводя приоритет официального толкования общероссийского законодательства. «С Петра I мы все знаем, что воля государя творит закон»29. В последующие триста лет принцип официального текстуального толкования оказывается наиболее востребованным в российской юридической практике.

Для юридического дискурса важно то, что значимость интерпретации определяется не только ее смысловым содержанием, но и статусом толкователя. Интерпретация в юридическом дискурсе – не только процесс понимания, схватывания смысла – она обладает юридической силой. Иными словами, юридическая сила интерпретации носит характер долженствования определенных разъяснений, приоритет одних толкований над другими. Предметом интерпретации в юридическом дискурсе выступают нормы закона, вступившие в законную силу, некоторые профессиональные подходы предполагают возможность оценивать прежние, уже отмеченные положения.

По справедливому замечанию Е.Н. Тонкова, «интерпретационная деятельность сопровождает весь период существования закона – от создания проекта, прохождения стадий его принятия и вступления в законную силу – до окончания действия. Даже после отмены закон подлежит интерпретации в ходе исторического или систематического толкования. Важно понимать, что закон не действует сам по себе, акторами являются люди, воспринимающие нормативные предписания через свое индивидуальное правосознание»30. Пытаясь уяснить смысл той или иной нормы, читающий всегда пропускает написанное через призму своего индивидуального опыта, контекста. Соответственно, намерения законодателя воспринимаются неодинаково, а значит, степень их признания и применения будет зависеть от индивидуальных особенностей толкователей. Таким образом, в «реальной действительности действует не норма права, а ее определенная интерпретация»31.

Тексты, не имеющие юридической силы, интерпретации, данные вне рамок официального толкования32, конкретные коммуникативные ситуации и социально значимый контекст – все то, что образует правовую картину современности, может быть описано с применением дискурсивного подхода. В юриспруденции выработана классификация по субъектам толкования, подразумевающая деление на официальное и неофициальное толкование права. В последнем, в свою очередь, выделяют доктринальное, т.е. профессиональное, и обыденное толкование. Доктринальной интерпретацией считается та, которая дается профессиональными юристами на основе системного понимания права и юридической практики. Обыденное толкование – интерпретация норм права лицами без юридического образования, даваемая в повседневной жизни.

В системе правовых наук большее внимание уделяется, естественно, официальному и профессиональному толкованию, тогда как обыденная интерпретация не входит в сферу интересов юриспруденции. Тем не менее ученые-юристы отмечают важность различных психологических, социальных, исторических, культурных и проч. факторов на формирование философско-правовой доктрины. То, что почувствовали исследователи права, но не смогли описать в рамках своей дисциплины, может составить предмет, в том числе, лингвистического исследования.

Формирование общественного правосознания невозможно без множества разновидностей интерпретаций, и обыденное толкование играет здесь не последнюю роль. Медиа в этом процессе, с одной стороны, выступают в качестве поля для различных толкований, с другой – в качестве субъекта интерпретации. В.З. Демьянков приводит красочное сравнение дискурса СМИ с закусочной «МакДональдса»: «Такой дискурс должен легко перевариваться и быстро производить свой эффект (“усваиваться”, как и любая fast food), позволяя по возможности незаметно манипулировать сознанием аудитории. Взгляд на строение дискурса глазами “потребителя” – интерпретатора – можно назвать интерпретативным подходом»33.

Понимание юридического дискурса происходит путем его интерпретирования, но, как отмечалось ранее, доктринальное толкование доступно для восприятия ограниченному кругу лиц. Юридический дискурс, как и большинство институциональных дискурсов, представляет собой закрытую, «эзотеричную» по выражению Е.И. Шейгал34, систему. Институциональная среда – это сфера общения «для своих», с особыми правилами и специфической речью. Медиатизация юридического дискурса создает особую область социальной жизни, в которой юридические категории распространяются медиа среди непрофессиональных участников дискурса.

Выражаясь словами В.З. Демьянкова, «потребитель» юридического дискурса по ходу интерпретации воссоздает, реконструирует «мысленный мир, в котором, по презумпции интерпретатора, автор конструировал дискурс и в котором описываются реальное и желаемое (пусть и не всегда достижимое), нереальное и т.п. положение дел»35. Медиа, выполняя функцию интерпретаторов, таким образом, помогают человеку расшифровать сложный код юридического дискурса, понять его место в дискурсе, и, по возможности, ответить на него, наладить коммуникацию. Медиа осмысляют и «перерабатывают» чисто юридические категории и создают собственные медийные продукты, замешанные на юридическом «тесте».

Таким образом, юридический медиадискурс – это специфическая сфера пересечения права и медиа, которая нацелена на трактовку и интегрирование буквы закона в повседневную действительность. Повсеместная сила закона напрямую связана с интерпретацией и восприятием юридических сообщений. То, что адресат не справился с декодированием акта коммуникации, не освобождает его от ответственности, поэтому интерпретация текстов юридического дискурса является важным аспектом его бытования. Коммуникация базируется на стремлении к взаимопониманию, и медиатизация юридического дискурса – это попытка человека расшифровать юридический дискурс, понять свое место в нем и, по возможности, наладить коммуникацию.

Несмотря на то, что язык юридического дискурса стремится к четкости, ясности и недвусмысленности формулировок, у неподготовленного реципиента зачастую возникают стилистические, терминологические и когнитивные преграды к его пониманию. А значит, для восприятия и интерпретации юридического дискурса адресату необходимо содействие. Такое содействие реципиенту может быть оказано не только посредством консультаций с профессиональными юристами, но и c помощью медиатекстов.

Именно в текстах средств массовой информации язык юридического дискурса оживает, играет, метафоризируется. Медиатизация юридического дискурса, с одной стороны, может профанировать и искажать термины и нормы закона, с другой – способствовать их популяризации, повышению уровня правовой грамотности и правосознания граждан. И главное, медиатизация юридического дискурса способствует его изменению, трансформации и развитию.

 


  1. QR-код (QR = Quick Response = Быстрый Отклик) – матричный код (двумерный штрихкод), закодированная информация, которую легко распознать камерой телефона, разработанный и представленный японской компанией Denso-Wave в 1994 г. Его основное достоинство – это легкое распознавание сканирующим оборудованием и возможность использования в разных сферах. – URL: http://ru.wikipedia.org/wiki/QR-код.
  2. Добросклонская Т.Г. Медиалингвистика: системный подход к изучению языка СМИ (современная английская медиаречь): учеб. пособие. М., 2008. С. 7. (Dobrosklonskaya T.G. Medialingvistika: sistemnyy podkhod k izucheniyu yazyka SMI (sovremennaya angliyskaya mediarech'): ucheb. posobie. Moskva, 2008. S. 7.)
  3. Клушина Н.И. Культура в медиапространстве: структура и эффекты // Масс-медиа и массовые коммуникации: статус научных и учебных дисциплин: Пер-вый международный научный коллоквиум. Белгород, 26-27 сентября 2013 г. С. 38. (Klushina N.I. Kul'tura v mediaprostranstve: struktura i effekty // Mass-media i massovye kommunikatsii: status nauchnykh i uchebnykh distsiplin: Per-vyy mezhdunarodnyy nauchnyy kollokvium. Belgorod, 26-27 sentyabrya 2013 g. S. 38.)
  4. Кожемякин Е.А. Массовая коммуникация и медиадискурс: к методологии исследования // Научные ведомости Белгород. гос. ун-та. Сер. Гуманитарные науки. 2010. № 2 (73). Вып. 11. С. 16. (Kozhemyakin E.A. Massovaya kommunikatsiya i mediadiskurs: k metodologii issledovaniya // Nauchnye vedomosti Belgorod. gos. un-ta. Ser. Gumanitarnye nauki. 2010. № 2 (73). Vyp. 11. S. 16.)
  5. Там же. (Tam zhe.)
  6. Там же. (Tam zhe.)
  7. Клушина Н.И. Указ. соч. С. 38. (Klushina N.I. Ukaz. soch. S. 38.)
  8. Степанов Ю.С. Альтернативный мир, Дискурс, Факт и принцип Причинности Язык и наука конца XX века. Сб. ст. М., 1995. С. 45. (Stepanov Yu.S. Al'ternativnyy mir, Diskurs, Fakt i printsip Prichinnosti Yazyk i nauka kontsa XX veka. Sb. st. Moskva, 1995. S. 45.)
  9. Шейгал Е.И. Семиотика политического дискурса: дисс. … доктора филол. наук. Волгоград, 2000. (Sheygal E.I. Semiotika politicheskogo diskursa: diss. … doktora filol. nauk. Volgograd, 2000.)
  10. Малышева Е.Г. Русский спортивный дискурс: теория и методология лингвокогнитивного исследования: дисс. … доктора филол. наук. Омск, 2011. (Malysheva E.G. Russkiy sportivnyy diskurs: teoriya i metodologiya lingvokognitivnogo issledovaniya: diss. … doktora filol. nauk. Omsk, 2011.)
  11. Уголовно-процессуальный кодекс Российской Федерации от 18.12.2001 N 174-ФЗ. Раздел IV. Гл. 13. Ст. 107. – URL: http://www.consultant.ru. (Ugolovno-protsessual'nyy kodeks Rossiyskoy Federatsii ot 18.12.2001 N 174-FZ. Razdel IV. Gl. 13. St. 107. – URL: http://www.consultant.ru)
  12. Шадрин В.С. Домашний арест: обновляемая мера пресечения // Криминалистъ. 2012. № 1 (10). С. 49. (Shadrin V.S. Domashniy arest: obnovlyaemaya mera presecheniya // Kreminalist". 2012. № 1 (10). S. 49.)
  13. Аносов М. Твой домтюрьма! // ЭЖ-Юрист. 2012. № 50. С. 4. (Anosov M. Tvoy dom – tyur'ma! // EZh-Yurist. 2012. № 50. S. 4.)
  14. Домашний арест: как это работает // РИА Новости. 2010. Янв., 11. − URL: http://ria.ru. (Domashniy arest: kak eto rabotaet // RIA Novosti. 2010. Yanv., 11. − URL: http://ria.ru.).
  15. Волошин В. Навального отправили под домашний арест // Комсомольская правда. 2014. Февр., 28. − URL: http://www.kp.ru/daily/26201.7/3087463/. (Voloshin V. Naval'nogo otpravili pod domashniy arest // Komsomol'skaya pravda. 2014. Fevr., 28 − URL: http://www.kp.ru/daily/26201.7/3087463/)
  16. Кожемякин Е.А. Юридический дискурс как культурный феномен: структура и смыслообразование // Юрислингвистика-11: Право как дискурс, текст и слово: межвуз. сб. научн. трудов. Кемерово, 2011. С. 131. (Kozhemyakin E.A. Yuridicheskiy diskurs kak kul'turnyy fenomen: struktura i smysloobrazovanie // Yurislingvistika-11: Pravo kak diskurs, tekst i slovo: mezhvuz.y sb. nauchn. trudov. Kemerovo, 2011. S. 131.)
  17. Там же. С. 132. (Tam zhe. S. 132.).
  18. Современный толковый словарь русского языка Ефремовой. − URL: http://dic.academic.ru/contents.nsf/efremova/ (Sovremennyy tolkovyy slovar' russkogo yazyka Efremovoy. − URL: http://dic.academic.ru/contents.nsf/efremova/)
  19. Рикер П. Конфликт интерпретаций. Очерки о герменевтике. М., 1995. С. 5, 18. (Riker P. Konflikt interpretatsiy. Ocherki o germenevtike. Moskva, 1995. S. 5, 18.
  20. Потебня А.А. Слово и миф. М., 1989. С. 11-12. (Potebnya A.A. Slovo i mif. Moskva, 1989. S. 11-12.)
  21. Демьянков В.З. Интерпретация политического дискурса в СМИ // Язык СМИ как объект междисциплинарного исследования: Учеб. пособие / Отв. ред. М.Н. Володина. М., 2003. С. 120. (Dem'yankov V.Z. Interpretatsiya politicheskogo diskursa v SMI // Yazyk SMI kak ob"ekt mezhdistsiplinarnogo issledovaniya: Ucheb. posobie / Otv. red. M.N. Volodina. Moskva, 2003. S. 120.)
  22. Там же. (Tam zhe.)
  23. Серио П. Квадратура смысла. Французская школа анализа дискурса. М., 1999;
    Бенвенист Э. О субъективности в языке // Общая лингвистика. М., 1974. Фуко М. Воля к истине: по ту сторону знания, власти и сексуальности. Работы разных лет / Пер. с фр. М., 1996. (Serio P. Kvadratura smysla. Frantsuzskaya shkola analiza diskursa. Moskva, 1999; Benvenist E. O sub"ektivnosti v yazyke // Obshchaya lingvistika. Moskva, 1974;
    (Fuko M. Volya k istine: po tu storonu znaniya, vlasti i seksual'nosti. Raboty raznykh let / Per. s fr. Moskva, 1996.)
  24. Гийом Ж., Мальдидье Д. О новых приемах интерпретации, или проблема смысла с точки зрения анализа дискурса / Ж. Гийом, Д. Мальдидье // Квадратура смысла: Французская школа анализа дискурса / Пер с фр. и порт. М., 1999. (Giyom Zh., Mal'did'e D. O novykh priemakh interpretatsii, ili problema smysla s tochki zreniya analiza diskursa / Zh. Giyom, D. Mal'did'e // Kvadratura smysla: Frantsuzskaya shkola analiza diskursa / Per s fr. i port. Moskva, 1999.)
  25. Пешё М. Прописные истины. Лингвистика, семантика, философия // Квадратура смысла: Французская школа анализа дискурса / Пер с фр. и порт. М., 1999; Пешё М. Что значит читать архивный документ сегодня? // Там же; Пешё М. Контент анализ и теория дискурса // Там же. (Peshe M. Propisnye istiny. Lingvistika, semantika, filosofiya // Kvadratura smysla: Frantsuzskaya shkola analiza diskursa / Per s fr. i port. Moskva,1999; Peshe M. Chto znachit chitat' arkhivnyy dokument segodnya? // Tam zhe; Peshe M. Kontent analiz i teoriya diskursa // Tam zhe.)
  26. Алексеева Л.М. Интерпретация. Стилистический энциклопедический словарь русского языка / Под ред. М.Н. Кожиной. М., 2003. С. 103. (Alekseeva L.M. Interpretatsiya. Stilisticheskiy entsiklopedicheskiy slovar' russkogo yazyka / Pod red. M.N. Kozhinoy. Moskva, 2003. S. 103.)
  27. Поляков А.В. Общая теория права. Проблемы интерпретации в контексте коммуникативного подхода: курс лекций. СПб, 2004. С. 804. (Polyakov A.V. Obshchaya teoriya prava. Problemy interpretatsii v kontekste kommunikativnogo podkhoda: kurs lektsiy. Sankt-Peterburg, 2004. S. 804.)
  28. Тонков Е.Н. Толкование закона в Англии: монография. СПб, 2013. С. 232. (Pax Britannica). (Tonkov E.N. Tolkovanie zakona v Anglii: monografiya. Sankt-Peterburg, 2013. S. 232. (Pax Britannica.)
  29. Цит. по: Таганцев Н.С. Курс уголовного права. 1994. Вып.1 – Наука. С. 185. (Tsit. po: Tagantsev N.S. Kurs ugolovnogo prava. 1994. Vyp.1. – Nauka. S. 185.)
  30. Тонков Е.Н. Указ. соч. С. 249. (Tonkov E.N. Ukaz. soch. S. 249.)
  31. Белкин А.А. Конституционная охрана: три направления российской идеологии и практики. СПб, 1995. С. 32. (Belkin A.A. Konstitutsionnaya okhrana: tri napravleniya rossiyskoy ideologii i praktiki. Sankt-Peterburg, 1995. S. 32.)
  32. В зависимости от субъекта и юридических последствий толкование права подразделяется на официальное и неофициальное. Официальное толкование осуществляется только специально уполномоченными на то субъектами (государственными органами и должностными лицами), закрепляется в специальном акте, имеет обязательный характер и влечет правовые последствия. Большой юридический словарь / Под ред. А.В. Малько. 2009. – URL: http://big_law.academic.ru (Bol'shoy yuridicheskiy slovar' / Pod red. A.V. Mal'ko. 2009. – URL: http://big_law.academic.ru)
  33. Демьянков В.З. Указ. соч. С. 116. (Dem'yankov V.Z. Ukaz. soch. S. 116.)
  34. Шейгал Е.И. Указ. соч. (Sheygal E.I. Ukaz. soch.)
  35. Демьянков В.З. Указ. соч. С. 117. (Dem'yankov V.Z. Ukaz. soch. S. 117.)