Languages

You are here

«Просвещенный верою»: проблема сути истинного просвещения в книге Н.В. Гоголя «Выбранные места из переписки в друзьями» и русской консервативной журналистике первой половины 1840 гг.

Научные исследования: 
Авторы материалов: 

"Enlightened by Faith" – Defining the True Enlightenment in Gogol's "The Selected Passages from Correspondence with Friends" and the Conservative Press of the First Half of the 1840s.

 

Сартаков Егор Владимирович
аспирант кафедры истории русской литературы и журналистики факультета журналистики МГУ имени М. В. Ломоносова, esartak@mail.ru

Egor V. Sartakov
PhD student at the chair of history of Russian literature and journalism, Faculty of Journalism, Moscow State University, esartak@mail.ru

 

Аннотация
В статье анализируется проблема понимания Н.В. Гоголем и консервативными журнальными публицистами первой половины 1840 гг. сути истинного просвещения. Анализ взглядов Гоголя и авторов таких журналов, как «Москвитянин», «Маяк», «Журнал Министерства народного просвещения», показывает, что многие публицисты того времени – славянофил И.В. Киреевский, А.С. Стурдза, С.П. Шевырев, П.А. Корсаков, С.А. Бурачок и др., как и Гоголь, - отстаивали идею баланса просвещения «земного» (через науку) и «небесного» (посредством религии). Вместе с тем такой баланс не предполагал, конечно, идеи равноправия: вера явно преобладала над наукой. В статье также установлены типологические связи между письмом Гоголя «Просвещение» («Выбранные места из переписки с друзьями») и рецензией И.Д. Галанина «Обозрение русских газет и журналов» («Журнал Министерства народного просвещения». 1844. № 7).

Ключевые слова: Н.В. Гоголь, просвещение, консерватизм, «Москвитянин», «Маяк», «Журнал Министерства народного просвещения».

Abstract
The author takes a look at how Gogol and the conservative essayists of the time perceived the concept of the true enlightenment. The analysis of the views of Gogol and those authors who were writing for such publications as "Moskvityanin", "Mayak", "Zhurnal Ministerstva narodnogo prosvesheniya" shows that many essayists of the time (Slavophil I. V. Kireevsky, A. S. Strudza, S. P. Shevyrev, P. A. Korsakov, S. A. Burachok and others) have joined Gogol in defending the idea of a balance between the "earthly" (science) and the "heavenly" (religious) enlightenment. Although their perception of balance left the dominant role to the religion anyway. The article also presents the typological links between Gogol's letter "Enlightenment" "The Selected Passages from Correspondence with Friends") and the "Review of the Russian magazines and newspapers" by I. D. Galanin ("Zhurnal Ministerstva narodnogo prosveshenia". 1844. Issue 7).

Key words: Gogol, enlightenment, conservatism, "Moskvityanin", "Mayak", "Zhurnal Ministerstva narodnogo prosvesheniya".

 

В эпилоге романа-эпопеи «Война и мир» Л.Н. Толстой отмечал, «что духовная деятельность, просвещение, цивилизация, культура, идея – все это понятия неясные, неопределенные, под знаменем которых весьма удобно употреблять слова, имеющие еще менее ясного значения и потому легко подставляемые под всякие теории»1. Действительно, понимание просвещения в России всегда трактовалось довольно широко и нередко его интерпретации были взаимоисключающими. В своей последней, опубликованной в начале январе 1847 г., книге «Выбранные места из переписки с друзьями» (далее – ВМ) Н.В. Гоголь отвел размышлениям на эту тему отдельную статью – «Просвещение». Она занимает центральное место в книге (17 из 32) и образует своеобразную кульминацию. Это письмо было написано специально для ВМ в 1846 г. и адресовано В.А. Жуковскому. Вместе с тем Гоголь касается проблемы просвещения и в других статьях – «Христианин идет вперед», «Близорукому приятелю», «В чем же, наконец, существо русской поэзии и в чем ее особенность», «Светлое Воскресенье».

Начинается гоголевский анализ понятия «просвещение» с программного утверждения публициста, что это слово – не калька с иностранного языка, что «слова этого нет ни на каком языке, оно только у нас»2. Заявление Гоголя может показаться некоторым преувеличением, к которым он, как известно, был склонен. Ведь в зарубежных языках также есть термин, обозначающий примерно сходное явление и этимологически восходящий к существительному «свет»: в английском − «enlightenment», во французском − «la lumiére», в немецком − «Aufklärung». Это отметил уже один из первых рецензентов ВМ – А.А. Григорьев − в статье «Гоголь и его последняя книга»: «…почему слово “просвещение” есть только у нас, когда немецкое слово “Aufklärung” значит решительно то же самое». Правда, здесь же, очевидно, противореча себе, Григорьев признался: «…непонятно в высшей степени и что Гоголь называет просвещением»3.

Думается, Гоголь, утверждая, что этого слова нет ни в каком другом языке, имел в виду как раз многозначность этого слова в русском языке. Первое значение – «просвещение как синоним образования», т.е. «обогащение ума познаниями». Такое понимание просвещения нечасто, но все-таки можно встретить в ВМ. Например, в статье «В чем же, наконец, существо русской поэзии и в чем ее особенность» Гоголь следующим образом оценивал реформы Петра I: «Гражданское строение наше произошло также не правильным, постепенным ходом событий, не медленно-рассудительным введением европейских обычаев, — которое было бы уже невозможно по той причине, что уже слишком вызрело европейское просвещение [курсив наш. – Е.С.], слишком велик был наплыв его, чтобы не ворваться рано или поздно со всех сторон в Россию и не произвести без такого вождя, каков был Петр» [VIII, 369].

Именно так понимается просвещение и в небольшой заметке «Рассмотрение хода просвещения России», содержащейся в записной книжке Гоголя за 1846–1850 гг.: «Петр открыл ход русским в Европу просвещенную, развитую, получившую гражданствен<ность>. Он сделал пользу: бери и забирай все лучшее, что там ни есть. [Пополняй чего] готовое, пополняй чего недостает» [VII, 389].

Однако ВМ пронизывает и другое понимание термина «просвещение» – как «Христова света, просвещающего всех». Это литургическое понимание просвещения, действительно, характерно только для русского языка. У Гоголя оно опирается на православную догматику: «Слово это взято из нашей церкви, которая уже почти тысячу лет его произносит, несмотря на все мраки и невежественные тьмы, отовсюду ее окружавшие, и знает, зачем произносит». Поэтому, с точки зрения Гоголя, «просветить не значит научить, или наставить, или образовать, или даже осветить, но всего насквозь высветлить человека во всех его силах, а не в одном уме, пронести всю природу его сквозь какой-то очистительный огонь» [VIII, 285].

Таким образом, «просветить» для автора ВМ значит «воздействовать не только на разум, но также на нравственность человека посредством религии», а просвещение воспринимается им прежде всего как путь нравственно-религиозного воспитания. Не случайно В.Г. Белинский в письме Гоголю из Зальцбрунна 15 июля 1847 г. критиковал его с позиции защитника просвещения: «Россия видит свое спасение не в мистицизме, не в аскетизме, не в пиетизме, а в успехах цивилизации, просвещения, гуманности»4. «Цивилизация», «просвещение», «гуманность» – эти понятия семантически объединяются в единую категорию «культура». Слово «культура» известно Белинскому и хотя редко, но встречается в статьях критика5. Как предположила Л.А. Сугай, в «Письме к Гоголю» Белинский не использует слова «культура» именно «в силу того, что открыто выступает против гоголевского понимания “просвещения”»6, о чем свидетельствует его обращение к автору ВМ: «Нет! Вы только омрачены, а не просветлены; Вы не поняли ни духа, ни формы христианства нашего времени»7.

Вместе с тем следует подчеркнуть, что гоголевское понимание просвещения в известной мере перекликается с толковыми словарями того времени. Так, в «Словаре церковно-славянского и русского языка» (СПб, 1847) первое значение слова «просвещение» – это «осияние светом», а второе – «обогащение ума познаниями». Причем для первого значения дан пример из Библии, что еще раз доказывает связь просвещения с религией: «И просветится лице его яко солнце» (Мф. 17, 2). Примечательно, что в третьем значении слово «просвещение» выступает синонимом «крещения» (т.е. одного из христианских Таинств)8. Такие же значения закреплены за термином «просвещение» и в словаре В.И. Даля, составленном через 20 лет. Правда, первое и второе значения поменялись местами: у Даля просвещение – это прежде всего «свет наук и разума»9.

Безусловно, активно обсуждались вопросы просвещения и в русской журналистике первой половины 1840 гг. Например, проблема национального своеобразия русского просвещения поднята в статье И.В. Киреевского «Обозрение современного состояния литературы» в журнале «Москвитянин» за 1845 г. В первых трех номерах этого журнала за 1845 г. Киреевский, славянофил по своим взглядам, выступал в качестве неофициального редактора, и данная статья рассматривалась им как программная для обновленной редакции «Москвитянина».

Важная мысль в статье – убеждение публициста в том, что на Западе вера и разум – понятия часто антагонистические. Их либо отделяют друг от друга, либо, пытаясь объединить, обедняют: «Но умы, искавшие веры, не всегда умели согласить ее западные формы с настоящим состоянием европейской науки. Оттого некоторые решительно отказались от последней и объявили непримиримую вражду между верою и разумом»10.

Ошибочным представляется публицисту убеждение, которое разделяли многие его современники (прежде всего западники), что «европейское просвещение есть последнее и высшее звено человеческого развития»11. Однако это не значит, что нужно полностью отказаться от европейской образованности: «односторонним» и даже «вредным» признает Киреевский «безотчетное поклонение прошедшим формам нашей старины и <…> той мысли, что со временем новоприобретенное европейское просвещение опять должно будет изгладиться из нашей умственной жизни развитием особенной образованности»12.

Для наступления подлинного просвещения необходимо соединить науку и религию, увидеть их союз, а не противопоставлять одно другому. Причем, по Киреевскому, особенно «просвещенные» западные философы это поняли (при этом, конечно, нужно вспомнить прежде всего философскую систему позднего Шеллинга и философию Баадера), но, даже осознав это, Европа не может соединить науку с католицизмом, ведь «ясное сознание неудовлетворенности безусловного разума» «не может подчиниться такой форме веры, которая бы совершенно отвергала разум»13. Иное дело, с точки зрения Киреевского, православие, которое легко может примириться с научными открытиями и деятели которого никогда за всю историю не занимались гонениями на науку.

Отсюда у Киреевского возникает оригинальное (и далеко не бесспорное) сравнение современной Европы с Древним Римом периода эллинистического упадка, т.е. с «той эпохой римско-греческой образованности, когда, развившись до противоречия самой себе, она по естественной необходимости должна была принять в себя другое новое начало, хранившееся у других племен, не имевших до того времени всемирно-исторической значительности»14. Подобно тому, как племена «варваров» внесли новое в культуру Древнего Рима, выйдя таким образом на авансцену исторического развития, Россия должна «познакомить» Запад с православием. Русский мессианизм, к которому был склонен и Гоголь в ВМ, очевиден. Поэтому вопрос о просвещении служит для Киреевского лишь «толчком», отправной точкой для постановки «господствующего <…>, жизненного вопроса, над всеми преобладающего»: «Все сливается в один существенный, живой, великий вопрос об отношении Запада к тому не замеченному до сих пор началу жизни, мышления и образованности, которое лежит в основании мира православно-словенского»15.

Таким образом, важнейшая идея, сближающая взгляды Гоголя и Киреевского, состоит в уважительном отношении к европейской образованности, но при этом в убежденности в том, что истинное просвещение ею не только не исчерпывается, но должно быть обогащено особенным «началом» образованности – православно-словенским. Думается, Гоголь согласился бы со следующим утверждением автора «Москвитянина»: «Можно смотреть на просвещение европейское как на неполное, одностороннее, не проникнутое истинным смыслом и потому ложное, но отрицать его как бы не существующее – значит стеснять собственное»16.

Не менее концептуально решен вопрос об «истинном» и «ложном» просвещении в статье А.С. Стурдзы «Нечто о философии христианской». С автором этой статьи Гоголь познакомился еще в 1836 г. в Швейцарии, близ Берна, в доме русского посланника Д.П. Северина, но тогда Стурдза, как он сам замечал, был лишь «немым свидетелем приятной, но мимолетной беседы»17 Гоголя с Северниным. Близко же Гоголь и Стурдза сошлись в 1846 г. в Риме, т.к. оба были прихожанами русской посольской церкви18.

В статье Стурдза сравнил современного человека и его абсолютизацию разума с Прометеем из античного мифа о титане, обреченном на вечные страдания за похищение огня: «Давно уже вещий ум человеческий олицетворил самого себя и предъизобразил судьбу свою в исполинском очерке баснословного Прометея». С точки зрения Стурдзы, современные прометеи, «похитители небесного огня, искони стремящиеся заглянуть в заветный источник причин первоначальных», всегда будут «томиться в неволе узником юдоли земной», «тщетно порываться в горний мир и вечно страдать умом и сердцем от жажды познаний и угрызений совести, впивающихся в него, словно коршун древнего предания, крылатый и плотоядный». Миф о Прометее – это «иносказание замысловатой старины, обломок коренного и подлинного предания о падении первосозданных», которое «не предостерегло позднейших прометеев любомудрия от преткновений ума гордого и пытливого, который мечтает построить науку существ на основе, соразмерной ограниченности наших понятий»19. Таким образом, по Стурдзе, разум всегда имеет границы, перейти которые не может. Публицист уверен, что рационалистическое мышление, с его расчетами, не может проникнуть в «тайны» мироздания.

Подобная позиция, которую можно назвать объективным агностицизмом, была характерна и для Гоголя. Так, в статье «Христианин идет вперед» Гоголь рассматривал «должность» ума «не больше, как полицейскую: он может только привести в порядок и расставить все то, что у нас уже есть» [VIII, 265]. А в статье «Светлое Воскресенье», завершающей ВМ, Гоголь называет «гордость ума» болезнью века и почти дословно повторяет мысль из письма «Христианин идет вперед»: «Чего не видит его [человека. – Е.С.] ум, того для него нет. Он позабыл даже, что ум идет вперед, когда идут вперед все нравственные силы в человеке, и стоит без движенья и даже идет назад, когда не возвышаются нравственные силы» [VIII, 414].

Если Гоголь уподоблял ум полицейскому – своего рода организатору, то Стурдза считал его «рычагом» в руках Всевышнего: «Разум наш во всех предметах познания способен соорудить самому себе рычаг; но точка опирания полагается свыше». Поэтому «все данное в каждой науке дается потому именно, что силами ума открыто быть не может»20 (ср. у Гоголя: «он сам не двигнется вперед»). Стурдза делает следующий вывод о «ложном просвещении»: «Когда философия не приемлет никаких данных, хочет видеть и познавать без помощи света или озарения свыше от Отца светов; хочет быть свидетелем для самой себя и сущность вещей ловить в формах тленных и явлениях скоро преходящих – тогда сия наука <…> есть только бред, вкушение пищи во сне, грезы и призраки больного воображения»21.

Как и у Гоголя, у Стурдзы в связи с понятием просвещения закономерно возникает этимологически близкое к нему − «свет» («без помощи света»), восходящее к религиозному восприятию данного понятия («озарение свыше от Отца светов»). Гоголь также выводил понятия «просвещение» и «свет» из религии, используя цитату из Литургии Преждеосвященных Даров: «Свет Христов освещает всех!» [VIII, 286]. Эта фраза (более точно она звучит «Свет Христов просвещает всех») – возглас священника на Литургии Преждеосвященных Даров, совершаемой во время Великого поста.

В трактате «Правило жития в мире», написанном в 1843-1844 гг., Гоголь подробнее раскрывает, что он понимает под «Христовым светом», дополняя этот семантический ряд («просвещение», «свет») еще двумя понятиями – «свет как любовь» («Любовь же есть свет, а не мрак») и «свет как Бог» («…если бы подняли их [глаза. – Е.С.] на несколько минут вверх, то увидели бы свыше всего только Бога и свет, от Него исходящий, освещающий все в настоящем виде»22). Возникает следующая цепочка понятий:

«просвещение» => «свет» => «любовь» => «Бог».

Судя по переписке, на гоголевскую концепцию просвещения значительно повлияла статья С.П. Шевырева «Об отношении семейного воспитания к государственному», опубликованная в июле 1842 г. в «Москвитянине», перепечатанная в «Журнале Министерства народного просвещения» и позже в том же году вышедшая отдельным изданием. В ней автор уверял, что «педагоги согласно говорят <…>, что религиозно-нравственное воспитание венчает все труды воспитателей и определяет в питомце внутреннюю его ценность как человека; что религиозное и нравственное чувство должно пробуждать, развивать и питать в человеке как можно ранее»23.

В статье автор подчеркивает, что существует воспитание «в русском смысле» (т.е. в духе православия), которое соединяет науку и религию и питает «тело, душу и дух надлежащею пищею для раскрытия в них слитного человеческого и русского начала»24. Здесь же сказано о единстве формирования «внешнего» (общественного) и «внутреннего» человека.

Мысли Шевырева созвучны уже цитированной статье Гоголя «Христианин идет вперед», написанной в 1846 г. и адресованной, по-видимому, самому Шевыреву25. В статье автор ВМ так же, как и Шевырев, говорит о важности религиозного воспитания и о том, что человек с таким воспитанием не будет прерывать учение на протяжении всей жизни: «Для христианина нет оконченного курса; он вечно ученик и до самого гроба ученик» [VIII, 264]. «Внутреннее воспитание» человека (Гоголь использует формулу автора «Москвитянина») признается обоими публицистами важнее внешнего, т.к. внешнее как бы «подчиняется» внутреннему.

Отчасти основываясь на выводах Шевырева, Гоголь предлагает «схему» истинного просвещения, которая отсутствует в журнале Погодина. Он уверен, что «ум не есть высшая в нас способность». Выше ума стоит разум, который «есть несравненно высшая способность, но она приобретается не иначе, как победой над страстьми». Разум «имели в себе только те люди, которые не пренебрегли своим внутренним воспитанием». Но, по Гоголю, «и разум не дает полной возможности человеку стремиться вперед». Венчает человеческое просвещение мудрость, которую «может дать нам один Христос». О мудрости сказано следующее: «Она не наделяется никому из нас при рождении, никому из нас не есть природная, но есть дело высшей благодати небесной. Тот, кто уже имеет и ум, и разум, может не иначе получить мудрость, как молясь о ней и день и ночь, прося и день и ночь ее у Бога, возводя душу свою до голубиного незлобия и убирая все внутри себя до возможнейшей чистоты, чтобы принять эту небесную гостью, которая пугается жилищ, где не пришло в порядок душевное хозяйство и нет полного согласья во всем» [VIII, 265]. Таким образом, схема истинного (внутреннего и внешнего) просвещения выглядит у Гоголя так:

По поводу статьи «Об отношении семейного воспитания к государственному» Гоголь писал Шевыреву 2 марта (н. ст.) 1843 г. из Рима: «Но еще сильнее это чувство [чувство глубокой радости. – Е.С.] было возбуждено чтением твоей статьи об отношении семейного воспитания к государственному. Ты, без сомнения, и не подозреваешь, что в этой статье твоей есть много, много того, к чему стремятся мои мысли, но когда выйдет продолжение М<ертвых> д<уш>, тогда ты узнаешь истину и значение слов этих и ты увидишь, как мы сошлись, никогда не говоря и не рассуждая друг с другом» [XII, 149]. Во втором томе «Мертвых душ» «увидеть» должен был Шевырев прежде всего образ «необыкновенного» школьного наставника помещика Тентетникова – директора училищ Александра Петровича26.

Не менее подробно вопросы о сущности и функциях просвещения обсуждались в журнале «Маяк», полное название которого подчеркивало важность этого понятия для редакторов – «Маяк современного просвещения и образованности». Не случайно проблема отличия просвещения от образованности поднята еще в программной статье Корсакова и Бурачка «Несколько страниц об издании Маяка» в 1840 г. В этой статье издатели рассказывают о редакционной политике издания и принципах отбора материала в журнал: «…собирать статьи можно просто, как случится, расставляя их только по условленным сортам, главам, отделениям, не заботясь много о том, к чему они ведут: были бы только “сего дня” интересны; или можно это собирание подчинить одной системе, ведущей к своего рода высшей цели». Такой высшей целью, по словам Корсакова и Бурачка, в «Маяке» является «Просвещение и Образованность»27.

В статье, как и в ВМ, в связи с просвещением возникает метафора света: «Как без солнечного света все томится, сидит во тьме, спотыкается, падает, леденеет, мрет, так, и в миллион раз более так, душа – без просвещения!». Причем, как и Гоголь, редакторы рассматривали просвещение в двух видах: «Человек, как существо духовно-плотское, может просвещаться двумя путями: духовным и земным». Духовное просвещение «подается свыше, от Отца светов всякому просвещенному». Правда, «человек [священник? – Е.С.] может, однако, указать путь к нему». Напротив, земное «просвещение разума происходит через самих людей посредством наук»28.

Конечно, эти два вида просвещения не равнозначны (духовное просвещение, бесспорно, важнее), тем не менее, с точки зрения Корсакова и Бурачка, необходимо стремиться к балансу небесного и земного, ведь земное просвещение без духовного «ничтожно, в некоторых случаях пагубно», но и духовное без земного «не полно». Поэтому «для совершенствования человека необходимо соединение обоих, но так, чтобы земное было подчинено условиям духовного»29.

Точно так же (в двух планах – небесном и земном) рассматривается в «Маяке» и образованность, «доставляемая человеку двумя же путями: духовным – непосредственною благодатью свыше, и земным - посредством воспитания, опытов жизни и литературы»30.

Кроме того в этой же статье редакторы указывают, что, по их мнению, «просвещение и образованность могут быть истинные и вздорные, существенные и поверхностные, полезные и вредные». Правда, далее в статье не уточняется, какое просвещение полезное, а какое – вредное. Но зато сказано, что «мы относим просвещение к разуму, образованность - к сердцу»31.

Последнее утверждение, без каких-либо пояснений, разумеется, не могло не вызвать недоумения у читателей, что и нашло отражение в письме «Голос из толпы», присланном в редакцию за подписью В.В. и опубликованном через два номера после самой редакционной статьи. Нельзя также исключать вероятность, что письмо «от читателя» – это журнальная игра самих редакторов, которые воспользовались письмом, чтобы написать на него ответ. Автор письма недоумевает, почему «разум просвещается, а сердце образуется. Разуму вы даете истину, сердцу любовь! <…> отчего не наоборот?»32.

Разделение просвещения на земное и духовное также не совсем понятно этому читателю: «Что касается до вашего разделения просвещения на духовное и земное, то я с вами, кажется, буду согласен, если пойму это так, что наука приводит к сознанию то, что в нас находится первоначально». Здесь же читатель предостерегает: «Сохрани его [разум. – Е.С.] Бог идти не в ладу с религиею»33.

«Голосу из толпы» от редакции отвечал Бурачок (подпись С.Б.), поблагодарив читателя «за умные указания неясностей, неверностей и за вызов отвечать». Во-первых, Бурачок продолжает настаивать на разделении просвещения и образованности, указывая на их равнозначность: «“Маяк” ни под каким видом не находит противоположности между просвещением и образованностью, но и не смешивает их, напротив, считает обе эти операции <…> равными по существу», но «различными по действию: одна – светить, другая – греть». Во-вторых, к просвещению и образованности Бурачок добавляет еще одно понятие – «искусство», которое есть «оживление чувства», ведь без него просвещение и образованность «не действительны»34.

В этой статье Бурачок указывает, что, «говоря строго, “Маяку” следовало бы принять следующее название: “Маяк современного просвещения, искусства и образованности”»35. Примечательно, что с 1842 г., когда Бурачок стал единолично издавать и редактировать «Маяк», журнал действительно поменял название – «Маяк, журнал современного просвещения, искусства и образованности в духе народности русской».

Вызвали возражения высказывания редакторов о просвещении и у постоянного читателя «Маяка», известного романиста М.Н. Загоскина. Его развернутое письмо Корсакову также было опубликовано в журнале. Загоскин в целом отозвался об издании очень высоко («сколько <…> прекрасных вещей – что за логическая, светлая и умная голова у твоего товарища Бурачка!»36), но он не согласился с тем, что между земным и духовным просвещением должен соблюдаться баланс. Консервативно настроенный писатель был уверен, что «земное» просвещение рассчитано на «плохого христианина», что это «наука сбивчивая, шаткая и решительно неудовлетворительная, потому что душа его чувствует, что он [христианин. – Е.С.] ищет истину не там, где должен искать ее, и что божественная истина недоступна для земного нашего разума, а постигается только верою». Напротив, «для истинного христианина» наука – «одно пустословие, потому что все важнейшие ее вопросы для него давно уже решены». При этом Загоскин делает однозначный вывод в пользу просвещения небесного: «Неистинный тот христианин, который станет искать доказательств бессмертия души в Платоновом Федоне», потому что он «осмелится <…> поверять своим ничтожным земным умом истины, нареченные самим Богом»37. Примечательно, что Загоскин, видимо, сводит науки только к философии и богословию – рассуждения о точных науках в его письме отсутствуют.

В конце письма Загоскин предупреждает Корсакова и Бурачка, а вместе с ними и всех читателей «Маяка»: «…не вздумайте сами вместо Бога покланяться философии, то есть вашему земному разуму»38. К письму сделано примечание Бурачка, в котором он «совершенно разделяет» все сказанное Загоскиным и «глубоко на сердце прячет»39 все его замечания.

Интересно, что после такого бурного обсуждения понятия «просвещение» в первый год издания, в последующие годы авторы журнала никогда более так подробно не останавливались на этой теме, лишь изредка и вскользь повторяя то, что уже было сказано Бурачком. Так, в статье постоянного автора «Маяка», И.Г. Кулжинского, «Очная ставка русским обычаям…» почти дословно повторена мысль редактора журнала о «двух родах просвещения: высшем и низшем». Кулжинский указывал, что высшее просвещение идет «от Бога, чрез Православную Церковь»; низшее просвещение – «от людей ученых, через науки»40.

Довольно подробно проблема сути истинного просвещения, что в принципе закономерно, освещена в официальном «Журнале Министерства народного просвещения». Здесь прежде всего необходимо обратить внимание на рецензию «Обозрение газет и журналов», очевидно знакомую Гоголю. Такие рецензии печатались в каждом номере журнала Уварова и конспективно излагали все главные журнальные новости, распределяя их по отделам «Богословие», «Педагогика», «Словесность», «Статистика, этнография, география», «Промышленность и сельское хозяйство».

В 2009 г. П.В. Михед впервые опубликовал в 9 томе Полного собрания сочинений и писем Гоголя неозаглавленный автограф писателя «<Изложение 5–12 Слов книги святителя Иннокентия (Борисова) “О грехе и его последствиях: Беседы на Святую Четыредесятницу”. Харьков, 1844. Выписка из “Журнала Министерства народного просвещения”>»41. Исследователь, опираясь на начальные слова рукописи («В обозрении за последнее трехмесячие прошлого года…»42), выдвинул гипотезу, что выписка представляет собой извлечение из «Журнала Министерства народного просвещения», обзоры книг в котором традиционно начинались такой фразой.

Наши разыскания подтвердили гипотезу Михеда. Гоголь, действительно, сделал выписку из «Журнала Министерства народного просвещения» (1844. № 7. Отд. 6. С. 84–91). Уточним, правда, что данная статья – рецензия не на отдельное издание книги знаменитого проповедника, будущего архиепископа Херсонского и Таврического, святителя Иннокентия, как предположил Михед, а на журнальный вариант этой книги. До отдельного издания она была опубликована в восьми номерах «Воскресного чтения» (1844. № 42; 44–46; 48–50; 52), разобранных в журнале Уварова в рецензии «Обозрение русских газет и журналов». Часть данной статьи, касающаяся богословия, из которой и сделана выписка Гоголя, подписана инициалами И.Г. За ними скрывается, по-видимому, Иван Дмитриевич Галанин43 (1817–1873) – действительный статский советник, член ученого комитета Министерства народного просвещения, библиограф и постоянный сотрудник «Журнала Министерства народного просвещения» с 1844 по 1860 гг.44

Выписка Гоголя в точности повторяет оригинал, даже стилистические погрешности сохранены. Лишь последний абзац из статьи Галанина Гоголь разбил на три.

Гоголь мог заинтересоваться рецензией на книгу святителя Иннокентия еще и потому, что лично был знаком с ним, а в 1842 г. Иннокентий благословил писателя на поездку в Иерусалим ко Гробу Господню.

Содержание выписки имеет прямое отношение к письму «Просвещение» из ВМ. Причем связь этого письма и выписки из журнала Уварова настолько ощутима, что не будет преувеличением сказать, что рецензия Галанина, скорее всего, могла послужить непосредственным толчком, импульсом для создания статьи «Просвещение».

Исходная посылка рассуждения святителя Иннокентия (как его понимает Галанин) – это напоминание читателю о первородном грехе: «Грех <…> не только лишил нас первобытного света Божественного и отнял предметы ведения, но и содеял нас неспособными видеть их, испортил наше зрение умственное». Именно таким грехом поврежден человеческий разум: «…ум наш поврежден грехом в самом составе своем»45.

Неверно думать, что разум нуждается только в образованности: «…жалкое заблуждение, как мы думаем, что уму нашему, равно как и прочим способностям души, недостает только одного приличного образования», которое автор считает лишь «полировкой». Современному человеку не хватает «внутренней целости и здравия», «недостает, следовательно, того, чего никакая наука дать не может». В отличие от науки, «Слово Божие, приемля на свои руки просвещение человека, идет к сей цели не путем только сообщения ему познаний, <…> а первее всего – путем врачевания и передает его для сего в руки не земным образователям и наставникам, а небесному, всемогущему врачу умов и сердец, – Духу Святому, да отверзнет очи сердца [курсив наш. – Е.С.46.

В деле просвещения религия даже более важна, чем наука, потому что она способствует развитию совестливости. Для подтверждения этой мысли Иннокентий использует красочную антитезу: «При сокрытии чувственного [т.е. природного. – Е.С.] солнца делаются, по крайней мере, видимы на небе другие светила. При закрытии в душе солнца духовного – Бога – напротив! Здесь во всей силе исполняется то, что, по свидетельству слова Божия, должно произойти при кончине мира: не только солнце померкнет, но и луна не дает света, и звезды спадают с небес. Эта луна – наша совесть; не озаряемая в грешнике светом лица Божия, она сама не дает достаточного света, чтобы освещать пути его жизни»47.

Самая опасная ситуация складывается тогда, когда люди просвещены только наукой, не имея нравственной опоры в вере: «…нет опаснее для общества людей, как образованные науками, но преданных [так! – Е.С.] страстям; от того умножение ложного, безнравственного просвещения всегда влечет за собою расстройство семейств и погибель целых Государств»48.

Для подлинного просвещения наука не должна отделяться от нравственности, а просвещать – значит не только образовывать, но и воспитывать: «Можно насильственно отделить на время луч истины от луча добродетели в душе человека, но тогда сей луч, подобно раздвоенному лучу солнечному, теряет свою силу, перестает согревать и животворить»49.

Вывод, который делает святитель, – «прилежно затыкайте слух от всех обаяний вольномыслия, постоянно закрывайте взор от всех прелестей порока, памятуя изречения древнего мудреца, что в злохудожну душу не внидет премудрость, ниже обитает в телеси, повиннем греху»50.

Много о «гордости ума» как страшном грехе современности размышлял Гоголь в статье «Светлое Воскресенье». Такая гордыня заключается «в самой боязни каждого прослыть дураком». По тонкому наблюдению Гоголя, «все вынесет человек века: вынесет названье плута, подлеца; какое хочешь, дай ему названье, он снесет его − и только не снесет названье дурака. Над всем он позволит посмеяться − и только не позволит посмеяться над умом своим» [VIII, 413].

Из-за подобной гордыни от человека уходит «тень христианского смирения». Он начинает сомневаться во всем: «в сердце человека, которого несколько лет знал, в правде, в Боге усумнится» [VIII, 414]. К подобной рефлексии Гоголь, с его антирационалистической позицией, относился явно негативно. Ведь следствием такого сомнения становится то, что человек отвергает прописные истины («коренные постановления», по Гоголю). Он начинает верить только в себя, полагая себя способным разбираться во всем – вплоть до управления государством: «Что значат эти странные власти, образовавшиеся мимо законных − посторонние, побочные влияния? Что значит, что уже правят миром швеи, портные и ремесленники всякого рода, а Божии помазанники остались в стороне? Люди темные, никому неизвестные, не имеющие мыслей и чистосердечных убеждений, правят мненьями и мыслями умных людей?». Причем особую роль в распространении этого лже-просвещения играет у Гоголя журналистика, коммуникативную функцию которой он прекрасно понимал: «…газетный листок, признаваемый лживым всеми, становится нечувствительным законодателем его не уважающего человека» [VIII, 415].

Такое образование (только через науку) признается Гоголем ошибочным. Верное понимание просвещения содержится в его уже упомянутом трактате «Правило жития в мире». Просвещение «должно происходить в беспрестанном размышлении о своем долге, в чтении тех книг, где изображается человек в подобном нам состоянии, круге, обществе и звании и среди таких же обстоятельств, – и потом в беспрестанном применении и сличении всего этого с законом Христа»51.

В этом же трактате есть формула, которая четко обнаруживает суть гоголевского понимания просвещения – «просвещенный верою»52. Как уже установили комментаторы53, она взята из журнала «Христианское чтение» (1841. № 1) – статьи «Святого Прокла Архиепископа Константинопольского Послание к армянам о вере»: «Есть много видов добродетели; но они различно определяли, как язычники, подавленные заблуждением, у коих способность точного суждения помрачена неведением Божества, так и христиане, которые, имея мысленные очи, просвещенными Верою [курсив наш. – Е.С.], чрез исповедание ея могут прямо взирать на Солнце правды»54. В первой половине 1840 гг. Гоголь активно интересовался этим журналом. Так, в 1843 г. он писал Языкову: «Я никогда не думал, чтобы наше Христианское чтение было так интересно: там не только прекрасные переводы всех почти отцов церкви, не только много драгоценных отрывков из рассеянных летописей первоначальных христиан, но есть много оригинальных статей, неизвестно кому принадлежащих, очень замечательных» [XII, 220].

Итак, взгляды Гоголя и авторов консервативных журналов первой половины 1840 гг. на истинное просвещение довольно близки. Многие консервативные (хотя не только они) публицисты того времени: славянофил Киреевский, Стурдза, Шевырев, Корсаков, Бурачок и др., как и Гоголь, отстаивали идею баланса просвещения «земного» (через науку) и «небесного» (посредством религии). Поэтому едва ли можно оценивать публицистов «Москвитянина» и «Маяка» как «воинствуюших обскурантов» (увы, подобные оценки до сих пор распространены в истории русской литературы и журналистики). Вместе с тем баланс науки и религии не предполагал, конечно, идеи равноправия: вера явно преобладала над наукой. «Выводы твои − гниль; они сделаны без Бога. Что ссылаешься ты на историю? История для тебя мертва − и только закрытая книга. Без Бога не выведешь из нее великих выводов; выведешь одни только ничтожные и мелкие» [VIII, 347], – замечал Гоголь в статье «Близорукому приятелю». «Просвещенный верою» – вот формула, заимствованная Гоголем из журнала «Христианское чтение», которая прекрасно отражает его понимание сути просвещения.

 


  1. Толстой Л. Н. Собр. соч.: в 20 т. М., 1965. Т. 7. С. 340.
  2. Гоголь Н.В. Полн. собр. соч.: в 14 т. [М.; Л.], 1937–1952. Т. VIII. С. 285. В дальнейшем произведения Гоголя цитируются по этому изданию с указанием римской цифры – тома, арабской – страницы в тексте в квадратных скобках.
  3. А.Г. <Григорьев А.А.> Гоголь и его последняя книга // Московский городской листок. 1847. Март, 19. № 64. С. 256.
  4. Белинский В.Г. Полн. собр. соч.: в 13 т. М., 1956. Т. 10. С. 213.
  5. Так, в статье «Петербургская литература» (1845 г.) критик отмечал: «В Москве журналы издавались – как бы сказать? – как-то патриархально. Плата за сотрудничество и за статьи там считалась чем-то странным, исключительным, даже несовместимым с достоинством литературной культуры...» (Там же. Т. 8. С. 562-563).
  6. Сугай Л.А. Термины «культура», «цивилизация» и «просвещение» в России XIX – начала XX века // Труды ГАСК. Вып. II. Мир культуры. М., 2000. С. 47.
  7. Белинский В.Г. Указ. соч. Т. 10. С. 218.
  8. Словарь церковно-славянского и русского языка, составленный вторым отделением Императорской Академии Наук: в 4 т. СПб, 1847. Т. 3. С. 552.
  9. Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка. М., 1982. Т. 3. С. 508.
  10. Киреевский И.В. Обозрение современного состояния словесности // Москвитянин. 1845. № 1. С. 7.
  11. Там же. С. 27.
  12. Киреевский И. В. Обозрение современного состояния литературы [продолжение] // Москвитянин. 1845. № 2. С. 41.
  13. Киреевский И. В. Обозрение современного состояния словесности. С. 20.
  14. Там же. С. 21.
  15. Там же. С. 22.
  16. Там же. С. 43.
  17. Стурдза А.С. Дань памяти Гоголя // Москвитянин. 1852. № 20. С. 224.
  18. См. об этом подр.: Манн Ю.В. Гоголь. Завершение пути: 1845–1852. М., 2009. С. 9–11.
  19. Стурдза А.С. Нечто о философии христианской // Москвитянин. 1844. № 1. С. 174-175.
  20. Там же. С. 181.
  21. Там же. С. 175.
  22. Гоголь Н.В. Полн. собр. соч. и писем: в 17 т. М.; Киев, 2009. Т. 6. С. 300, 303.
  23. Шевырев С.П. Об отношении семейного воспитания к государственному // Москвитянин. 1842. № 7. С. 34.
  24. Там же. С. 21.
  25. Гоголь адресовал это письмо «Щ…ву». Ф.В. Чижов в третьем томе «Полного собрания сочинений» Гоголя (М., 1867) высказал догадку, что под «Щ…ву» скрывается Шевырев. Комментаторы Академического собрания сочинений Гоголя приняли эту гипотезу Чижова [VIII, 792].
  26. Сравнение педагогической концепции Александра Петровича с гоголевской трактовкой просвещения см. в работе: Виноградов И.А. Поэма «Мертвые души»: проблема истолкования // Гоголевский вестник / Под ред. В.А. Воропаева. М., 2007. С. 158–167.
  27. Корсаков П., Бурачок С. Несколько страниц об издании Маяка // Маяк современного просвещения и образованности. Труды ученых и литераторов, русских и иностранных. 1840. № 7. С. 54.
  28. Там же. С. 55.
  29. Там же.
  30. Там же.
  31. Там же. С. 54.
  32. В.В. Голос из толпы // Там же. 1840. № 10. С. 61.
  33. Там же.
  34. С.Б. <Бурачок С.А.> Отголосок на голос из толпы. Просвещение, образованность, искусство // Там же. С. 66.
  35. Там же. С. 67.
  36. [Загоскин М.Н.] Письмо М.Н. Загоскина //Там же. 1840. № 7. С. 101.
  37. Там же. С. 104.
  38. Там же.
  39. <Бурачок С. А.> [Ответ на замечания Загоскина] // Там же. С. 104-105.
  40. Кулжинский И.Г. Очная ставка русским обычаям: православным и заморским, старым и новым // Маяк современного просвещения, искусства и образованности в духе русской народности. 1843. №. 21. С. 20.
  41. Сам автограф, написанный на 15 листах, ныне хранится в Отделе рукописей Института литературы им. Т.Г. Шевченко НАН Украины (Ф. 17. Ед. хр. 9).
  42. Гоголь Н.В. <Изложение 5–12 Слов книги святителя Иннокентия (Борисова) “О грехе и его последствиях: Беседы на Святую Четыредесятницу”. Харьков, 1844. Выписка из “Журнала Министерства народного просвещения”> // Гоголь Н.В. Полн. собр. соч. и писем. Т. 9. С. 135.
  43. Масанов И.Ф. Словарь псевдонимов русских писателей, ученых и общественных деятелей: в 4 т. М., 1956. Т. 1. С. 404.
  44. Подр. о Галанине см.: Геннади Г. Краткие сведения о русских писателях и ученых, умерших в 1873 году // Русский архив. 1875. № 3. Стлб. 462.
  45. И.Г. <Галанин И.Д.> Обозрение русских газет и журналов // Журнал Министерства народного просвещения. 1844. № 7. С. 84.
  46. Там же. С. 85.
  47. Там же. С. 88.
  48. Там же.
  49. Там же. С. 89.
  50. Там же. Выделенное курсивом – реминисценция из Книги Премудростей Соломона (гл. 1, ст. 4), в русском переводе: «В лукавую душу не войдет премудрость и не будет обитать в теле, порабощенном греху…».
  51. Гоголь Н.В. Полн.собр. соч.: в 17 т. Т. 6. С. 301.
  52. Там же. С. 303.
  53. Виноградов И.А., Воропаев В.А. Комментарии // Там же. Т. 9. С. 814.
  54. Святого Прокла Архиепископа Константинопольского Послание к армянам о вере // Христианское чтение. 1841. № 1. С. 352.