Press in the Struggle for Language Purity: Problems of Efficiency
(Based on the Materials of Literaturnaya gazeta During the Period 1929?1984)
Басовская Евгения Наумовна
профессор кафедры литературной критики Российского государственного гуманитарного университета, jeni_ba@mail.ru
Evgenia N. Basovskaya
Professor at the chair of literary criticism, Russian State Humanitarian University, jeni_ba@mail.ru
Аннотация
В статье анализируется деятельность «Литературной газеты» советского периода, направленная на борьбу за «чистоту языка» – искоренение распространенных речевых ошибок. На примере газетных выступлений против новейших заимствований, жаргона, отдельных грамматических форм и вариантов произношения демонстрируется неэффективность работы СМИ, базирующейся на принципах языкового пуризма. В качестве альтернативы автор рассматривает позитивное воздействие на читательское сознание образцов грамотной речи, а также материалов просветительского характера.
Ключевые слова: «чистота языка», речевые ошибки, эффективность, действенность, заимствования, жаргон, норма языковая.
Abstracts
The article deals with «Literaturnaya newspaper» of the Soviet period which struggled for the «linguistic purity», against the widespread speech errors. On an example of newspaper performances against the newest loans, a slang, separate grammatical forms and pronunciation variants the inefficiency of work of the mass-media which are based on principles language purism is shown. Alternatively the author considers positive influence on reader's consciousness of samples of competent speech, and also materials of educational character.
Key words: «linguistic purity», speech errors, effectiveness, efficiency, loan words, a slang, the standard of speech.
«Чистота» постоянно упоминается в лингвистических пособиях и справочниках в качестве обязательного качества хорошей речи1. При этом под речевой «чистотой» подразумеваются весьма различные свойства текста – отсутствие нелитературных элементов, канцеляризмов, лишних слов и так далее.
Несмотря на некоторую размытость понятия, общественному мнению свойственно осознавать «борьбу за чистоту языка» в качестве актуальной социокультурной задачи. Отражением и в то же время катализатором подобных умонастроений становится пресса, публикующая рассуждения специалистов и письма читателей, посвященные необходимости очищения языка от тех или иных «сорняков», то есть чуждых и вредных явлений.
В данной статье борьба за «чистоту языка», которую вела «Литературная газета» начиная с момента появления данного издания в 1929 г. до 1984 г., то есть до конца классического, «доперестроечного» периода советской истории, анализируется с точки зрения эффективности – «воздействия журналистского слова на формирование мировоззрения читателя»2. В основу исследования положено представление о том, что эффективность деятельности СМИ неотделима от действенности – непосредственного влияния на развитие конкретных социальных процессов. В этом случае эффективная борьба за «чистоту языка» должна привести к осознанию читателями высокой значимости культуры речи, к нормализации их речевого поведения и, соответственно, к искоренению ряда распространенных орфоэпических, лексических и грамматических ошибок.
Пропагандистский характер значительного числа публикаций, связанных с вопросами развития языка, несколько затрудняет оценку эффективности деятельности газеты в этой сфере. Тем не менее так называемая «борьба за чистоту языка» в ряде случаев не только служила формой обсуждения политических и идеологических вопросов3, но и сохраняла лингвистическое содержание. Рассмотрение этого процесса в исторической ретроспективе позволяет судить о том, насколько действенна такая форма языкового строительства, как газетная публикация и даже кампания в прессе.
Изучение публикаций «Литературной газеты», касающихся культуры языка и речи, показало прежде всего значительное преобладание выступлений общетеоретического, декларативного характера и относительно небольшое число материалов, посвященных критике конкретных языковых явлений.
Уже в четвертом номере издания Г.О. Винокур поставил задачу создания грамотного, чистого газетного языка и подчеркнул, что журналистам необходимы «хороший вкус и развитое чувство лингвистической дисциплины»4. В дальнейшем редакция многократно возвращалась к вопросам качества художественной, публицистической и разговорной речи. В советский период особо подчеркивалось, что русский язык периода социализма должен быть на уровне великих исторических задач, стоящих перед страной победившей революции. Так, в редакционной статье «За культуру языка», подводившей итог газетной дискуссии, говорилось: «Само собой разумеется, что культура социализма знаменует необходимость подъема языка на высшую ступень его развития… Борьба за культуру языка есть одновременно и борьба за язык социалистической культуры и шире – борьба за культуру социализма в целом» (1934. № 34. С. 1).
В центре моего внимания – конкретные слова и грамматические формы, в различные годы оценивавшиеся авторами «Литературной газеты» как ошибочные, засоряющие русский язык. Степень сегодняшней активности, а также нормативность/ненормативность рассматриваемых словоформ оценивается по материалам новейших лингвистических словарей, а также «Национального корпуса русского языка», отражающего сегодняшнюю живую письменную речь.
К числу слов, которые «Литературная газета» 1930–1950 гг. объявляла неправильно образованными, искусственными, чуждыми русскому языку, относятся, в частности, глаголы скукожиться(М. Горький утверждал, что оно «искусственно и нелепо». 1934. № 8. С. 2), оглаживать, прилагательное мировоззренческий, существительное чащоба.
Газета подвергала также критике необоснованное переосмысление слов, их употребление в несвойственном им значении (например, материал в значении «статья», зачитать в значении «огласить»).
В этом плане наиболее показательна история глагола довлеть, которому не раз посвящались специальные заметки. В 1938 г. преподаватель русского языка Н. Прянишников впервые обратил внимание читателей газеты на «вопиюще неграмотное словоупотребление». Он указал, что глагол довлеть означает «быть довольным» и не может использоваться в значении «давить, угнетать». Для рассматриваемого исторического периода характерно эмоциональное восклицание Н. Прянишникова: «Не пора ли объявить войну коверканью русского языка?» (1938. № 12. С. 6).
Редакция специально подчеркнула, что получила большое число читательских откликов на выступление Н. Прянишникова. Некоторые из них были помещены на странице газеты, причем исключительно те, в которых точка зрения преподавателя опровергалась. Читатели отмечали, что миллионы людей употребляют слово довлеть в новом значении, и настаивали на том, что ученые не имеют права указывать народу-языкотворцу (1938. № 2. С. 6).
Дискуссия о глаголе довлеть возобновилась в 1951 г., когда писатель Ф. Гладков в письме в редакцию повторил публиковавшуюся ранее информацию об исконном значении слова. Встречающиеся в прессе формулировки, такие, как «страх довлеет над реакционерами Америки», автор письма назвал абракадаброй (1951. № 121. С. 3).
Редакционная политика оказалась тактически иной, но стратегически такой же, как в конце 1930 гг. Дав слово стороннику «чистоты языка», газета вскоре напечатала материал, в котором такая позиция объявлялась неправильной. Через несколько номеров после письма Ф. Гладкова «Литературная газета» опубликовала большую статью академика В.В. Виноградова «О культуре речи и неправильном словоупотреблении». В ней упоминалось и о глаголе довлеть. Ученый решительно не соглашался с Ф. Гладковым и предлагал признать, что слово объективно приобрело новое значение. По мысли В.В. Виноградова, «нельзя закрывать глаза на то, что такое словоупотребление в языке современной советской литературы распространяется все шире и большие знатоки современного русского языка не брезгуют им» (1951. № 146. С. 2-3).
В следующем десятилетии глагол довлеть вновь оказался в центре внимания «Литературной газеты», отразившей как дилетантский пуризм массовой аудитории, так и взвешенную позицию профессионалов. Комментируя возмущенные читательские письма, сотрудники лингвистической рубрики «Служба русского языка» подчеркивали, что не следует однозначно отвергать новое значение слова довлеть – «господствовать, тяготеть» (например, «довлеть над подчиненными») (1964. № 80. С. 2).
В 1980 гг. история глагола довлетьстала, с точки зрения некоторых образованных носителей русского языка, своеобразным воплощением печальной судьбы литературной нормы. В 1981 г. режиссер Сергей Образцов говорил в интервью: «Огорчительно, когда употребляется слово якобы шикарно русское, а оно неправдашнее. Говорят: “над ним довлеет”. Это неверно… Довлеть – значит быть достаточным. Но уже и по радио стали говорить “довлеет”, и в речах. Кто это пустил? Но, наверное, с этим ничего сделать нельзя. Тут как ни ори: “нелепое”, но оно будет жить» (1981. № 42. С. 6).
С течением времени нетерпимое отношение к семантической эволюции слова довлеть стало для некоторых литераторов символом бесполезной деятельности пуристов. Так, А. Кондратович в статье «Нищета многословия» напомнил читателям о газетных публикациях Федора Гладкова и подчеркнул: «…Языковой пуризм, нетерпимость – дело, может, и почтенное, и отчасти благородное, но абсолютно бесплодное. Безнадежное. Спорьте хоть до хрипоты, а язык будет идти своим ходом… Больше того: в пуризме есть неприятный оттенок самоуверенности, ни на чем не основанной. Мне не нравится, и пусть язык мне подчиняется! Это язык-то – живая стихия… это он станет подчиняться и слушаться кого-то? Да не смешите!» (1983. № 30. С. 3).
Современные словари фиксируют в качестве нормативных большую часть слов и значений, вызывавших споры более полувека назад. Так, в «Словаре русского языка» С.И. Ожегова, переизданном в 2005 г. под редакцией Л.И. Скворцова, слова мировоззренческий, чащоба, зачитать (в значении «прочесть вслух») даны без стилистических помет5. Глаголы скукожиться и оглаживать, а также существительное материалв значении «журналистская публикация»в словаре отсутствуют, но данные электронного ресурса «Национальный корпус русского языка» свидетельствуют о фактах их использования в средствах массовой информации: «И скукожившийся монстр, захлебываясь, глотая сопли и слюни, нервно прикуривая, выдает адреса, явки, просит прощения и постоянно боязливо оглядывается на стоящего сзади него широкоплечего сержанта…» (Криминальная хроника. 2003. Июль, 24); «Когда в тесном вагоне метро к вам сзади пристраивается шустрый пассажир и вы чувствуете, как его дрожащая рука начинает оглаживать ваше упругое бедро» (Комсомольская правда. 2003. Сент., 5)6.
Глагол довлетьи сегодня остается предметом стилистических дискуссий. В новейшем издании словаря С.И. Ожегова специально подчеркивается: «не рекомендуется говорить довлеть над кем-чемв значении господствовать, тяготить»7.
При этом «Национальный корпус русского языка» содержит многочисленные примеры использования данного глагола именно в новом, все еще не признанном лингвистами значении: «Помимо этого, довлеют общественные стереотипы по отношению к женщинам, попавшим в беду, – мол, сами виноваты» (Ежедневные новости. Владивосток. 2003); «В части возражений сильно довлеют экономические соображения, – говорит Кузьминов» (Известия. 2003, 3 марта); «Каждая реорганизация – это от шести месяцев до года неизвестность, которая довлеет над людьми: что будет со мной, кого назначат начальником?» (Известия. 2002. Ноябрь, 29)8.
Обнаруживается, таким образом, что лексико-словообразовательные явления, отмечавшиеся в прессе как новые пять-семь десятилетий назад, закрепились в языке. Уровень их активности в речи неодинаков, а некоторые по-прежнему вызывают неодобрение со стороны образованной части носителей языка. Однако нельзя привести ни одного примера победы пуристов над той или иной нежелательной, с их точки зрения, тенденцией языкового развития.
Следующую рассматриваемую группу составляют слова, употребление которых оценивалось как нарушение стилистических норм. Газета регулярно осуждала писателей за увлечение грубыми просторечиями и жаргонизмами, такими, как буза(в значении «шум, скандал»), мазила, мура, хахаль, волынить, ломаться (в значении «капризничать»), погореть(в значении «потерпеть крупную неудачу»), присобачить, срезать (в значении «победить в споре, привести сильный аргумент»), шамать и тому подобными.
Яростным противником использования жаргонизмов был М. Горький, называвший это явление «паразитизмом». В статьях других авторов и читательских письмах случаи употребления жаргонных слов именовались «дикими фактами» и предлагалось «объявить войну не на живот, а на смерть всему мусору, попадающему в литературный русский язык...» (1935. № 34. С 3; 1951. № 43. С. 3).
Неоднозначно оценивала «Литературная газета» так называемые «канцеляризмы». В 1930 гг. публицисты порой вставали на их защиту, ссылаясь на авторитет партийных лидеров, активно пользовавшихся такими словами, как мероприятие, неувязка, освоить, по линии, проработать (1933. № 60. С. 5).
В дальнейшем применение бюрократических жаргонизмов за пределами официальной речи все более определенно осуждалось. «Литературная газета» отмечала, что в литературном языке не может быть таких слов и конструкций, как бросать на (картошку), в деле, на участке, незавершенка, переотвлечься, по вопросу, утрясти (вопрос). Автор фельетона А. Одинцов с горечью констатировал: «На участке языка... “прироста” не наблюдается» (1953. № 70. С. 2).
Наиболее четко и последовательно необходимость дифференцированного отношения к жаргону молодежному и жаргону канцелярскому аргументирована в публикациях 1960 гг. К. Чуковский, отвечая на письма читателей, возмущенных обилием жаргонизмов в повести В. Аксенова «Звездный билет», объяснял тоном терпеливого учителя: жаргон возникает «в противовес той лакированной, слащаво-фальшивой, ханжески-благонамеренной речи, которую разные человеки в футлярах все еще продолжают культивировать в школах… Дети как бы сказали себе:
– Уж лучше мура ипотрясно, чемтипичный представитель, показ и наличие» (1961. № 96. С. 4).
Чуковский и его единомышленники предлагали вести не эмоциональную, но совершенно неэффективную борьбу за «чистоту языка», а регулярное лингвистическое просвещение. На протяжении ряда лет «Литературная газета» воплощала этот замысел в жизнь, ведя регулярную рубрику «Служба русского языка». Однако о полном отказе от декларативной «борьбы» не могло быть и речи: гневные выступления «представителей общественности» против тех, кто «засоряет», «портит» язык, а также призывы защищать его как одно из достояний советской культуры точно соответствовали пропагандистско-патетическому духу советской прессы.
В дальнейшем «Литературная газета» вновь и вновь выступала против жаргона, опираясь при этом на авторитет как известных писателей, так и «простого народа», озабоченного судьбой родного языка. Так, в начале 1970-х гг. в писательских письмах решительно осуждалось применение таких жаргонизмов, как всю дорогу (в значении «все время»), до лампочки, на проводе, пропесочить, прошвырнуться, с приветиком, чувиха (1971. № 38. С. 7).
Показателен призыв, которым завершался материал Вс. Рождественского с красноречивым названием «Основания для тревоги есть: “Берегите слово в его первозданной свежести и в умножающих его силы обличиях искусства!”» (1971. № 42. С. 5). Данный тип лозунга, исключающий возможность конкретных ответных действий и направленный на формирование эмоционального фона концепта (так называемый прием «блистательной неопределенности»9), типичен для советской газетной пропаганды.
Специалистами многократно отмечалось, что одно из ведущих направлений эволюции русского языка конца ХХ – начала ХХI вв. – это размывание стилевых границ, освобождение автора как устного, так и письменного текста от бывших ранее жесткими стилистических ограничений10. В соответствии с этим значительная часть стилистически окрашенных слов, на употребление которых публицисты прошлого пытались наложить табу, включена в новейшие словари: буза, волынить, погореть, пропесочить с пометой «просторечное», ломаться, неувязка, проработать, утрястис пометой «разговорное», до лампочкис пометой «неформальное», коммуникативныйс пометой «специальное», бросить на что-либо(в значении «направить»), мероприятие – без стилистических помет11.
Другие слова, критиковавшиеся в «Литературной газете» как стилистически не соответствующие нормам хорошей речи, по данным «Национального корпуса русского языка», также находят применение в текстах различного характера, в том числе публицистических: «Продала хату и свалила к хахалю» (Известия. 2002, 24 марта); «А в масштабах страны, по прикидке Козака, речь идет о триллионах рублей, по сути, закопанных в земле: “незавершенка” разрушается, зарастает бурьяном, гниет, приходит в негодность» (Труд-7. 2007. Окт., 27)12.
Вопросы грамматической стилистики затрагивались на страницах «Литературной газеты» в советский период несколько реже, чем лексические нормы, но дискуссия имела не меньшую остроту. Так, авторы и читатели не раз обращались к обсуждению вариативных форм множественного числа существительных на согласную типа профессоры/профессора. В 1935 г. Г.О. Винокур чисто идеологически толковал данную проблему: «По отношению к этим словам борьба с окончанием “а”, идущим из живого повседневного языка, означает такое культивирование уважения к званиям “профессор”, “директор” и прочим, которое вряд ли совместимо с нашим пониманием авторитета. Здесь слышно какое-то недовольство демократизацией этих почетных званий...» (1935. № 28. С. 4).
Социально-политическая подоплека этой проблемы была в дальнейшем забыта. В 1951 г. в подборке читательских писем о культуре речи встречается упоминание форм профессорáи катерáкак малограмотных, коверкающих и упрощающих великий русский язык (1951. № 43. С. 3). Почти через двадцать лет «Литературная газета» вернулась к этому вопросу, поместив письмо журналиста Вл. Новоселова, решительно объявившего неправильными не только формы слесаря, пекаря, токаря, инженера, выговора, но и профессора и директора (1967. № 25. С. 12).
Публикации такого рода не помешали формам директора, катера, профессораи ряду подобных закрепиться в современном русском языке в качестве единственно нормативных13.
Непоследовательны и малорезультативны были и выступления «Литературной газеты» в защиту орфоэпических норм. В 1939 г. она опубликовала открытое письмо Ф. Гладкова в Радиокомитет СССР. Среди ошибок, допускаемых дикторами радио, писатель называл неверные ударения в ряде грамматических форм: на рéку, в фóртах, в пóртах, а также жаргонное дóбыча и мóлодежь. «Наша задача в том, – подчеркивал Ф. Гладков, – чтобы вести борьбу за очистку русского языка от звукового сора» (1939. № 56. С. 3).
На выступление писателя ответил редактор «Толкового словаря русского языка» профессор Д.Н. Ушаков. Признав ошибочным произношение дóбыча и мóлодежь, он тем не менее не согласился с Ф. Гладковым в оценке формы рéкуи указал, что существительное испытывает колебания в склонении.
Позиция лингвиста вызвала у Ф. Гладкова глубокое возмущение. Его ответ «Литературная газета» поместила в том же номере, что и заметку Д.Н. Ушакова, оставляя таким образом последнее слово за писателем-пуристом. В соответствии с общей практикой советских газетных кампаний решающим аргументом в дискуссии стала ссылка на социально-политический подтекст культурной проблемы. Ф. Гладков заявил: «... Я не сторонник анархо-левацкой точки зрения... что “жизнь требует создания новых орфоэпических норм”. Какие же это должны быть нормы? Где реальные их основы? Не в сторону наименьшего сопротивления, а в сторону наибольших преодолений должно идти развитие литературного языка. Сторонник этого – сам народ...» (1939. № 68. С. 3).
Тем не менее народ не продемонстрировал приверженности старой акцентологической норме, и сегодняшние словари допускают в качестве равноправных варианты ударения рéку и рекý14.
В начале 1950 гг. вопрос об ударении и вообще о произношении слов несколько раз затрагивался на страницах «Литературной газеты» в рамках «борьбы с космополитизмом». С.И. Ожегов, а вслед за ним и читатели осуждали «прозападное» твердое произношение согласных в существительных претензия, патефон, ренегат, пионер, дефект, а также ударение на первом слоге в словах коттедж, Ньютон и Чемберлен. Осуждение подобных орфоэпических ошибок было однозначным, иных мнений газета не публиковала.
Данная группа слов – единственная, в отношении которой устремления борцов за «чистоту языка» частично совпали с объективной тенденцией. Слова патефон, ренегат, пионер, дефект, коттеджзакрепились в словарях именно в том виде, на котором настаивала «Литературная газета» пятьдесят лет назад15. Однако существительное претензия, которое некоторые словари последнего десятилетия рекомендовали произносить с мягким [т]16, продолжает испытывать орфоэпические колебания17.
Проведенный анализ газетных публикаций в сопоставлении с новейшим лингвистическим материалом демонстрирует крайне низкую результативность газетных выступлений, направленных на повышение речевой культуры и так называемое «очищение» языка от вредных явлений. Даже в советский период, когда пресса имела большой авторитет и отражала официальную точку зрения, речевая практика и тем более языковая система не подчинялись директивам и не реагировали на подобные публикации, в том числе и имевшие очевидный политический подтекст.
Сказанное не означает, что средства массовой информации оказывают незначительное влияние на развитие языка. Напротив, их роль в языковой эволюции исключительно важна. Однако СМИ воздействуют на язык главным образом не тем, что одобряют или осуждают те или иные речевые факты. Значительно более действенными оказываются многократно повторяющиеся на страницах газет и журналах, в теле- и радиоэфире образцы определенного речевого поведения. Немаловажно и то, что, формируя общественное мнение относительно конкретных явлений, СМИ способствуют семантическим и стилистическим сдвигам, затрагивающим их названия.
В тех же случаях, когда публицисты ставят перед собой задачу «улучшить», «защитить», «спасти» язык, они вновь и вновь уподобляются своим предшественникам, которым так и не удалось победить слова, значения и формы, отобранные языковым сознанием народа.