The History of “Severny vestnik”: N.S. Leskov and the Editorial Group of the Magazine (1891–1895)
Шелаева Алла Александровна
кандидат филологических наук, доцент кафедры истории западноевропейской и русской культуры Санкт-Петербургского государственного университета, alla@AS10244.spb.edu
Alla A. Shelaeva
PhD in philology, Associate Professor at the chair of the history of West European and Russian culture, Saint Petersburg State University, alla@AS10244.spb.edu
Аннотация
Статья посвящена истории журнала «Северный вестник» периода Л.Я. Гуревич. Автор рассматривает влияние Лескова на его молодую редакцию и содержание журнала. Особое внимание в статье уделено отношениям Н.С. Лескова с Л.Я. Гуревич, А.Л. Флексером-Волынским и Л.И. Веселитской-Микулич, которые во многом предугадали интерес к личности и творчеству Лескова писателей нового поколения в литературе. В своих выводах автор опирается на не опубликованные ранее и малоизвестные источники.
Ключевые слова: эстетические идеи, метафизика, литературная критика, вопросы искусства.
Abstracts
The article is devoted to the history of “Severny Vestnik” during L.J. Gurevich’s period. The author pays particular attention to the influence of N.S. Leskov on the young editorial staff and contents of the magazine. The article focuses on the relationship between N.S. Leskov and L.J. Gurevich, A.L. Flexer-Volynsky, L.I. Veselitskaja-Mirulich, who in many ways predicted the interest of the new generation writers to Leskov’s personality and works. The author bases his conclusions on the facts taken from the unpublished and previously unknown sources.
Key words: aesthetic thoughts, literary criticism, art issues.
Журнал «Северный вестник» является ярким и, несмотря на неоднократное обращение к нему исследователей, еще недостаточно изученным явлением в истории русской культуры конца Х I Х века. За тринадцать лет своего существования с 1885 по 1898 гг. он пережил несколько этапов преобразований. Первый этап – с 1885 по 1890 гг. – был связан с именами А.М. Евреиновой и Н.К. Михайловского, который в 1888 г. в результате конфликта с издательницей покинул журнал, не сумевший обрести собственного направления1. Второй – сравнительно короткий ? с 1890 по 1891 гг. ? характеризуется тем, что «Северный вестник» находился в руках пайщиков, в основном историков, юристов и экономистов. В их число входили Б.Б. Глинский, А.А. Кауфман, М.А. Лозино-Лозинский, М.А. Свешников, С.А. Красновский, А.А. Бубнов, Л.Я. Гуревич, привлекшая к деятельности журнала А.Л. Флексера-Волынского. По поводу перехода журнала в руки пайщиков А.Л. Флексер-Волынский писал А.А. Давыдовой, издательнице журнала «Мир Божий»: «“Северный вестник” спасен. Мы его купили, и теперь дай только Бог сил и солидарности»2. В этом же письме Волынский с большим пиететом отзывался о новой редакции журнала: «Люди, купившие “Северный вестник”, ? университетские люди, горячо чтущие русские журнальные традиции…»3. Идейная позиция Волынского, его негативное отношение к народничеству и затем возникшие на почве споров о нем осложнения в редакционном круге, куда входили С.Н. Кривенко, А.М. Скабичевский, К.М. Станюкович и др., привели к новому конфликту. Он разрешился тем, что в 1891 г. Б.Б. Глинский, избранный пайщиками редактором, покинул этот пост и журнал перешел в полную собственность Л.Я. Гуревич, которой в этот момент было всего 25 лет4. Несмотря на то что «Северный вестник» был обременен долгами, Л.Я. Гуревич удалось открыть новую страницу в его истории. В качестве официального редактора Гуревич пригласила известного писателя М.Н. Альбова, который ранее заведовал беллетристическим отделом журнала, но его идеологом становится А.Л. Волынский (1863–1926). Альбов мучительно переживал это двусмысленное положение и, оставаясь редактором журнала с июня 1891 по февраль 1895 гг., неоднократно порывался покинуть его, о чем явствуют его письма к Гуревич. Например, об этом его намерении свидетельствует письмо от 13 августа 1894 г.: «Утешаю себя мыслию, что уход мой из “Северного вестника” очень мало отразится на его дальнейшей судьбе (в отрицательном смысле, конечно). Если суждено ему пошатнуться – это может случиться только по обстоятельствам, ничуть не связанным с моею личностью. Зато у него остаются Ваша удивительная энергия и огромное трудолюбие Акима Львовича ? главный залог успеха во всяком деле»5. Действительно, А.Л. Волынский вкладывал свои силы не только в организационную деятельность, но и ведение таких разделов журнала, как «Литературные заметки» и «Библиография», материалы которых становились постоянной площадкой для дискуссий по вопросам литературы и культуры. В качестве идеолога журнала, он выступает на страницах «Северного вестника» как инициатор переоценки культурного наследия шестидесятников, роли литературной критики и сторонник борьбы не за социально-политические изменения, а за духовную революцию. Волынский стремился неукоснительно следовать своей программе, и этот путь привел его прежде всего к полемическим столкновениям с Н.К. Михайловским, который стоял во главе народнической литературы и критики и обладал огромным авторитетом в журналистской среде. Эмоциональным откликом на это идейное противостояние, уже после первых выступлений Волынского против народников, стало присланное в редакцию на имя Б.Б. Глинского письмо студента юридического факультета Санкт-Петербургкого университета А. Корецкого. Он писал: «В Вашем журнале появилась статья г-на Волынского, которая вызвала во мне, читателе, негодование за ее отношение к г. Михайловскому, Вы, надеюсь, согласитесь со мною, что г. Михайловский составляет красу нашей литературы и как писатель, и как безупречный деятель». Письмо заканчивалось призывом: «Итак: долой г. Волынского и редакцию “Северного Вестника” и да здравствует г. Михайловский!»6.
История, редакционная политика, содержание отделов «Северного вестника» и роль Л.Я. Гуревич и А.Л. Волынского в журнале получили освещение в статье С.А. Венгерова «А. Волынский»7 и воспоминаниях Л.Я. Гуревич «История “Северного вестника”», вошедших в книгу «Русская литература ХХ века» (1914). В 1960-е гг. в работах П.В. Купреяновского8 и Л.В. Крутиковой9 была дана оценка идейной позиции журнала и рассмотрено его отношение к новым течениям в литературе. В 1972 г. В.И. Кулешов откликнулся на критические труды Волынского в своей монографии «История русской критики Х VIII -Х I Х веков» и, взглянув на них глазами Г.В. Плеханова, отметил полную несостоятельность попыток Волынского возвыситься над категориями отвергнутого им социального детерминизма10. В 1982 г. в свет выходит коллективная монография «Литературный процесс и русская журналистика», частью которой является глава, посвященная «Северному вестнику»11. Ее автор, Е.В. Иванова, впервые в советские годы уделила большое внимание анализу философских взглядов Волынского, который относил себя к последователям И. Канта. Как выразился С.А. Венгеров, Волынский считал, что необходимо вернуться «к философскому идеализму, к религии и к признанию вообще метафизических основ нравственности и духовной жизни»12. Такой возврат, по его мнению, должен принести обществу пользу, поскольку идеализм «ставит впереди всего внутреннее духовное начало, власть души, морали, свободной воли»13. Искусство и литература занимали в системе ценностей Волынского очень важное место. Они, как считал Волынский, имели вечную, вневременную ценность. Анализируя явления искусства, Волынский пользовался знакомым для читающей публики термином «идейное» искусство, но лишал его того смысла, который внесла в него утилитарная критика. Более того, он даже утверждал, как и представители реальной критики, что подлинное искусство является для личности учебником жизни и средством нравственного самопознания, но при этом Волынский исключал его связь со всем «второстепенным, историческим, житейским» и служение какой-либо социальной идее. В его утверждениях, что предмет искусства «не изображенная жизнь, а изображение жизни» (СВ.1892. № 6. С.150) в идеальных образцах, отчетливо прозвучали отголоски эстетических воззрений Канта. Роль критики при такой интерпретации искусства, с точки зрения Волынского, намного повышается, так как она должна перевести на язык общедоступных понятий интуитивные прозрения художника, которые выражают главенствующее надо всем метафизическое начало нравственной свободы (СВ.1893. № 1. С. 137). С этих теоретических позиций Волынский рассматривал произведения современной ему литературы, в которых, конечно, не обнаружил ни философских обобщений, ни цельного философского миросозерцания, ни умения подняться над «пошлой жизнью». В своих критических статьях он также выступал против «журнальной пропаганды» в художественных произведениях, а критерием оценки анализируемых им литературных явлений, как отметила Е.В. Иванова, служили образцы классической мировой литературы14. Впоследствии это отношение к текущему литературному процессу стало причиной полного оскудения беллетристического отдела «Северного вестника», формировавшегося под неусыпным оком Волынского. В список осужденных за философскую близорукость попал и А.П. Чехов, несомненно, отличавшийся от С.Каронина, Л.Веселитской-Микулич, К.Баранцевича и других писателей 1890-х г., публиковавшихся в «Северном вестнике», силой дарования. Свое отношение к так называемой публицистической критике Волынский выразил в цикле статей 1893?1896 гг., помещенных в критическом отделе «Северного вестника». В этих критических работах Волынский призвал, как выразился Г.В. Плеханов в статье «Судьбы русской критики»15, к «философскому трибуналу» В. Белинского, Н. Добролюбова, Н. Чернышевского, Д. Писарева и других «шестидесятников». При этом критик не касался политических идей революционных демократов, ревизию которых вела в то время консервативная печать. Серия статей с ревизионным содержанием появилась в «Московских ведомостях» 1891 г. (« Почему мы отказываемся от наследства», «В чем главный недостаток “наследства” 60?70-х годов”» В.В. Розанова, две статьи Говорухи-Отрока (Ю. Николаева) со сходным содержанием) и др. изданиях. Волынский поставил себе задачей доказать в этих статьях неспособность публицистической критики шестидесятых годов к острому эстетическому анализу, показать в выступлениях критиков этого периода отсутствие художественного вкуса (СВ. 1895. № 10. С. 291). Позднее Л.Я. Гуревич, вспоминая публикацию статей Волынского о русской критике 1860-х гг., писала о бурных проявлениях негодования части общества в адрес их автора в разных формах, в том числе в анонимных письмах и открытых угрозах. О крайнем озлоблении, «вызванном в радикальных и просто прогрессивных кругах» нападками Волынского на идейное движение 1860-х гг., писал и С.А. Венгеров. В литературной среде, как он отметил, оно проявилось в виде скандального происшествия на юбилее А.М. Скабичевского 24 марта 1894 г.: Волынский не был допущен в зал, куда он хотел попасть, чтобы поздравить юбиляра.16. Вполне понятно, что неприятие Волынским эстетики шестидесятников на долгие годы отодвинуло как изучение его наследия, так и периода существования «Северного вестника», связанного с его именем. В последние годы ситуация, однако, изменилась. Личности, литературно-критической деятельности и философско-теоретическим взглядам Волынского посвящены фундаментальные работы В.А. Котельникова: статья «Воинствующий идеалист Аким Волынский» (2006) и глава «Аким Волынский: модернистская версия критического идеализма» в книге «Литературные версии критического идеализма»17. В них впервые осмыслена версия философии культуры, созданная Волынским, и ее связь с концепциями культуры его современников, многие из которых, как и Волынский, отводили важное место вертикальной доминанте в культуре, а ее развитие обосновывали не эволюцией, а элевацией. Кстати, отсюда, по мнению автора, идет более поздний интерес Волынского к искусству балета и танцу, как одному из первых проявлений культуры в человеческом обществе.
В обрисованной атмосфере идейных боев и свержения прежних кумиров в октябре 1891 г. в журнале появляется Н.С. Лесков. Он попадает в поле зрения Волынского еще в 1887 г., после публикации отдельной книжкой его «Сказания о Федоре-христианине и о его друге Абраме-жидовине». Волынский откликается на эту публикацию, а затем помещает в «Северном вестнике» (1892. № 1. С. 173) заметку о другом его произведении – «Полуношники». В ней он высоко оценивает художественный талант писателя и его способность изображать самые темные стороны быта. Этот отклик молодого критика и становится поводом для личного знакомства Лескова с Волынским, которое состоялось, скорее всего, после выхода журнала с заметкой Волынского и его посещения писателя. Это подтверждает записка Лескова Волынскому, посланная по городской почте 30 января 1892 г.: «Я хотел быть у Вас, чтобы возвратить Вам визит, но Вы живете высоко, а я болен <…> Мне невозможно всходить на лестницы. Вы не сочтите меня за человека недостаточно благодарного, не оказавшего Вам вежливости и будьте ко мне снисходительны». В конце этого короткого письма Лесков обращается к Волынскому с надеждой на продолжение дружеских отношений: «… знакомство наше может давать нам нечто более важное и существенное, чем собирание условных вежливостей»18. Литературное сотрудничество Лескова в журнале было затруднено тем, что он до 1897 г. выходил с предварительной цензурой. В «Северном вестнике» Лесков, приглашенный к сотрудничеству, опубликовал всего три произведения: в 1892 г. статью о завещании И.А. Гончарова «Литературный вопрос», затем в 1893 г. - написанный в духе народных рассказов Л.Н. Толстого святочный рассказ «Пустоплясы» и в 1894 г. ? очерк «Вдохновенные бродяги». Следует отметить, что рассказ «Пустоплясы» с трудом прошел цензуру. Цензор «Северного вестника» П.А. Вакар воспринял его как иносказание с актуальной тематикой, посвященной проблемам выживания народа в голодные неурожайные годы, а старика на печи, рассказавшего про пример предвещания голода, как Л.Н. Толстого, с его нравственной проповедью, и, боясь последствий, бесцеремонно вмешивался в авторский текст. Публикация очерка «Вдохновенные бродяги. Удалецкие скаски» соответствовала интересу редакции «Северного вестника» к историко-литературным материалам и ее просветительским устремлениям. Лесков выступил в этом произведении как обработчик и комментатор редких рукописных источников, опубликованных в 1894 г. в «Чтениях Московского общества истории и древностей России», «скасок», то есть обращений русских путешественников к правителям и даже государям с повествованием о своих «удалых прогулках» для снискания приязни и поощрений. Отношения Лескова с «Северным вестником» обстоятельно рассмотрены в статье Куприяновского 1962 г. «Л.Н. Толстой и Н.С. Лесков в журнале “Северный вестник”» с привлечением обширных архивных материалов. Однако с выводами автора можно согласиться лишь частично. Несомненно, Купреяновский прав, когда говорит, что «Северный вестник» был не только проводником символистских ценностей, как это было принято считать после работы Д.Е. Максимова «”Северный вестник” и символисты» (Л., 1930), но и ценностей общекультурных, демократических и гуманистических, подобных творчеству Толстого и Лескова. Вызывает сомнение его вывод о том, что ни Толстого, ни Лескова не привлекало «философствование Волынского». Не только общественная позиция журнала, которая выражалась в его уклонении от злобы дня, внепартийности, но и философско-теоретические основы его программных выступлений, как нам кажется, интересовали писателей. Лев Толстой, приглашенный в журнал по инициативе Лескова, при встрече с Гуревич обратился к ней с просьбой сформулировать основную его идею, и, когда она ее обосновала, опираясь на идеализм: «Мы думаем, что механизм человеческой жизни заводится изнутри, из человеческого духа, и, только действуя на дух, можно обновить жизнь, а действовать внешними законодательными мерами – это значит только переводить стрелку отставших часов пальцем», Толстой сказал: «Теперь понимаю»19. Лесков, со своей стороны, в письмах к Л.Я. Гуревич и, полагаем, и в разговорах, тоже выражал свое внимание к философской позиции Волынского. Так, в письме от 23 июня 1892 г. он откликается на выступления Волынского в журнале с большой степенью благосклонности и высоко оценивает их: «Он пишет много хорошего о своих взглядах…»20. В письме от 2 июля этого же года Лесков поддерживает предпринятую Волынским критику эстетического учения Н.Г. Чернышевского21. Затем, как о своего рода катастрофе для журнала и его издателей, сообщает Л.Н. Толстому о выходе в свет статьи М.О. Меньшикова «Критический декаданс» (Неделя.1893. Июль), которая привела Л.Я. Гуревич в большое раздражение22. П.В. Купреяновский в результате размышлений на эту тему высказал мысль, что Лесков одобрял борьбу журнала с публицистическим методом в критике, но холодно относился к метафизическому идеализму Волынского, с позиций которого велась эта борьба. Возможно, что такое в целом противоречивое толкование отношения Лескова к критическому направлению журнала и его теоретико-философскому обоснованию появилось после смерти писателя в связи с воспоминаниями о нем самого Волынского. В предисловии к книге «Н.С. Лесков», вышедшей в 1923 г., Волынский осветил некоторые стороны своих отношений с писателем. В частности, он признавался в том, что в его критических статьях герой книги интересовался только их полемической стороной и потому «загорелся огненной симпатией» к его перу. Философский вопрос, «отвлеченный и умозрительный», не интересовал его, в то время как для критика он был на первом месте23. Из утверждений Волынского следует, что Лесков, поддерживая поход критика против общественных и эстетических идеалов прежнего времени, руководствовался только страстным мстительным чувством. Однако это не соответствует ментальности писателя и его жизненному кредо последнего периода жизни. В действительности отношения Лескова и Волынского не сводились к союзу в борьбе с народничеством и наследием шестидесятников. В этом убеждают датированные 1892 г. письма Волынского к Лескову, содержание которых получило лишь частичное освещение в работе П.В. Купреяновского. Актуальная для данного момента тема борьбы с Михайловским и «его друзьями», развернувшейся на страницах журнала, конечно, находит в них отражение. Волынский, понимая необходимость ее продолжения в создавшихся обстоятельствах, заверяет Лескова: «Теперь я уже назад не пойду: буду биться до последней возможности, не жалея никаких авторитетов, никаких обычно знаменитых журнальных имен»24. Но она не определяет содержание переписки в целом. Помимо этой темы Волынский затрагивает другие важные для него вопросы, в том числе и мировоззренческого характера, и просит откликнуться на его последние публикации: «Я дорожу Вашим мнением и не могу не дорожить им, зная Ваш глубокий ум, Вашу проницательность, Ваше тонкое чутье»25. Волынский неоднократно задает вопрос о том, читает ли Лесков его «Литературные заметки» и одобряет ли его разбор «Дневника толстовца» [Н.Д. Ильина. ? А.Ш.], «Ленты» Я.П. Полонского, стихов А.М. Жемчужникова. В письме от 16 июля Волынский делится своими творческими планами. В первую очередь, он упоминает сочинения философского содержания: «… в настоящее время я занят одною работою о буддизме и христианстве, в которой пытаюсь выразить в весьма определенной форме мои нравственно-философские и религиозные симпатии»26. Известен отклик Лескова на этот замысел в письме к Гуревич. Лесков счел его преждевременным, так как в России можно говорить о буддизме и христианстве, только «озираясь и с платком во рту», в то время как «чужеземцы говорят об этом во весь голос»27. Тем не менее, не трудно заметить, что затронутая в письмах Волынского религиозно-философская тема близка Лескову, и говорит он о ней с симпатией и знанием конкретного материала. Лесков неоднократно поднимал ее в своих публицистических выступлениях и художественных произведениях в связи с личностью Е.П. Блаватской и ее размышлениями о непротиворечивости мировых религиозных доктрин. Вызывала интерес Лескова также попытка Блаватской найти объяснения человеческим аномалиям и природным чудесам в области транцедентальной физики, основные законы которой опираются на метафизику Канта. В конце 1880 ? начале 1890-х гг. Лесков резко изменил свое отношение к Блаватской. Возможно, он даже был одним из инициаторов публикации в «Северном вестнике» статьи известного санскритолога М. Мюллера, который представил сочинения Блаватской как «мешанину» из плохо усвоенных идей буддизма (СВ. 1893. № 9. С. 63-64). Лесков был не менее знаком с основной литературой о буддизме, чем Волынский, и вслед за толстовской публикацией сказки «Карма», видимо, был намерен опубликовать в «Северном вестнике» рассказ «Брамадата и Радован», сюжет которого основан на материале популярного буддийского сказания28. К сожалению, в «Северном вестнике» он так и не увидел свет и остался после смерти писателя в его творческих рукописях.
Молодая редакция «Северного вестника» и его некоторые авторы, в частности Л.И. Веселитская-Микулич, составили окружение Лескова в 1890-е гг., чем скрасили жизнь переступившего порог старости писателя. Переписка Лескова с Веселитской и Веселитской с Гуревич содержит важные свидетельства этих дружеских отношений. Лесков был тронут не только человеческой теплотой и вниманием. Он высоко оценил в лице своих знакомых из редакции «Северного вестника» новый тип русской женщины, представляющий поколение конца Х IX века. В одном из писем он обращается к Л.И. Веселитской с таким признанием: «…восхищен Вашим благородным светом. Пусть же это кому-нибудь кажется “фарсом”, но я знаю, что это “дух дышит” … Спасибо 1893 году за то, что он нас свел и познакомил, и, может быть, приязнью подарил. Ваш слуга Н. Лесков»29. Л.Я. Гуревич в деловом письме Л.И. Веселитской, сохранившемся в ее альбоме, делает приписку: «Если Лесков спросит Вас, что я Вам пишу, отдайте ему это письмо целиком <…> с начала до конца, ему мне тоже многое хотелось бы сказать. Я ему многим обязана, а я никогда не забываю таких вещей, и я к нему очень привязалась. Жаль, что глупая петербургская жизнь лишает людей искренно и попросту обмениваться мыслями. Все жду с нетерпением. Если успеет пару статей, буду рада. Ваша Л. Гуревич»30. Гуревич также принадлежит выразительный словесный портрет Н.С. Лескова последних лет жизни. Суммируя впечатления от общения с ним, она писала: «Этот умный, темпераментный старик, с колючими черными глазами, с душою сложною и причудливою, с тяжелым литературным прошлым благоговел перед Толстым и открыто настаивал, что в своих нравственных и протестантских настроениях последних годов очень многим обязан Толстому»31. Со своей стороны Лесков платил за внимание к своей личности и творчеству моральной поддержкой редакции и тем, что, опираясь на свой журналистский опыт, стремился способствовать совершенствованию журнала. Он принимал горячее участие в публикации в 1893 г. «Записок А.О. Смирновой», озаботив себя наблюдением за тем, чтобы Пушкин не был поставлен «ниже положения, которое он должен был занимать», и Гоголь соответствовал своему образу в русской культуре ( XI , 547). В связи с этим он возглавил переговоры переводчицы записок Л.И. Веселитской с Н.Н. Сорен, сестрой О.Н. Смирновой, предоставившей для публикации рукопись ее матери. Несмотря на то что, по характеристике Л.Я. Гуревич, Сорен была «очень неприятной особой, совершенно равнодушной к интересам литературы»32 Лесков взял на себя трудную обязанность отстаивать в переговорах по поводу публикации точку зрения переводчицы и рапортовал ей в письме: «Смирновой я сказал все, что Вы хотели. Она в этот вечер как-то совсем не попадала в монету»33. С большим сожалением Лесков писал Веселитской о том, что «беллетристика “Северного вестника” очень плоха, а редакции нет и в намеке», и недоуменно восклицал: «Что же у них делают редакторы?!» Далее, вспомнив о Гуревич: «Бедная наша добрая знакомая! Неужто она думает, что это можно так вести журнал? О как бы я был рад, если бы ошибся, что все люди, собравшиеся у кормила этого судна, править не умеют» ( XI , 548). Душеприказчик Лескова А.М. Хирьяков после смерти писателя напомнил Л.Я. Гуревич о том, как он с жаром нападал на нее за какие-то погрешности в журнале. «Вспоминая эти нападки, ? писал Хирьяков ? нельзя не сказать, что этот человек любил Вас и Ваш журнал, и эта любовь заставляла его видеть в самых ничтожных иногда корректурных промахах чуть что не преступление»34. Нельзя исключить и того, что Лесков, если не лично, то опосредованно, оказывал влияние также на редакционную политику при формировании отделов журнала. В 1892 г. журнал печатает роман Н. Капустиной «Лабиринт» (СВ.1892. № 6?10), эстетическая проблематика которого перекликается с незавершенным публикацией романом Лескова «Чертовы куклы», появившемся в 1890 г. в «Русской мысли» и вызвавшем определенный резонанс в художественных кругах ( VIII , 630). В романе Капустиной, как и у Лескова, выведены три типа художников с различными эстетическими платформами. Один из них, Коновалов, любимец женщин, популярный в художественно-артистической среде писатель и критик, рассматривает искусство как средство наслаждения и этим напоминает героя романа «Чертовы куклы» Фебуфиса. Второй, писатель-народник, изображенный в иронических тонах и не удостоенный автором имени, представляет собой сторонника идейного искусства, обращенного к служению народу. Третий занят вопросами философскими и нравственными, утверждением идеи добра. Как и у Лескова, они вступают в идейный спор, в котором побеждает один из них. В данном случае, симпатии автора и читателя оказываются на стороне Н.Н. Зарецкого, который создает картины на христологические сюжеты и противопоставляет их творчеству сторонника служебного искусства, который обозначен в романе контурно и представлен на заднем плане. Однако для автора романа эта фигура идеологически важна. Капустина изображает его неудачником: картины художника не выдерживают конкуренции в современном искусстве, а творчество не имеет перспектив. В Зарецком, как и в лесковском художнике Маке, проявились черты Н.Н. Ге – близкого Лескову по духу и состоявшего с ним в дружеской переписке. Личность автора романа «Лабиринт», содержавшего отголоски популярных в художественной среде Петербурга «Чертовых кукол», не вызвала интереса у исследователей «Северного вестника». П.В. Купреяновский, на наш взгляд, безосновательно обнаружил в ее произведении «определенный налет толстовства» и стремление следовать за Л.Н. Толстым, автором «Смерти Ивана Ильича», в изображении физиологии смерти. В действительности, напротив, Н. Капустина позволяет себе скрытую полемику с последователями Толстого. Ее герой, рассуждая о жизни Христа и пытаясь избежать при создании его образа слащавости, говорит, обращаясь к одному из собеседников: «У него доброта потому, что “Бог есть любовь”, а у этих – не делай зла, если хочешь быть доволен и счастлив для себя самого» (СВ. 1892. № 7. С. 222). Л.В. Крутикова предположила, что роман Капустиной получил место на страницах «Северного вестника» потому, что писательница была нейтральна с идейной точки зрения, то есть никак не связана с народниками, которые в момент публикации романа уже откровенно вытеснялись из журнала35. Если проследить характер выступлений Капустиной в «Северном вестнике», то, действительно, можно заметить ее отход от народнической тематики, может быть, и в угоду новому курсу журнала, занятого вопросами эстетики. В 1888 г. Н. Капустина опубликовала в «Северном вестнике» небольшую повесть «Поздно». Это рассказ о молодой девушке Кате, уехавшей из Петербурга в деревню, во вновь образовавшуюся колонию. Народническая проблематика переплетается в этом произведении с темой семейного долга, актуальной в этот период в связи с возникновением типа эмансипированной женщины. Положению женщины в обществе посвящено и другое произведение Капустиной – повесть «Не ко двору» (СВ.1890. № 5), отразившая конфликт ее героини и семьи, которая настаивала на развитии ее судьбы в соответствии с традиционными представлениями о женском счастье. Тематика произведений Н. Капустиной, как доказывает анализ их содержания, никак не связана с толстовством, и автор их, скорее всего, не был знаком с Л.Н. Толстым и его последователями. Роман «Лабиринт» ? наследие А.М. Евреиновой – появляется в свет благодаря усилиям К.М. Станюковича, который настаивает на его публикации в письме Б.Б. Глинскому еще до перехода «Северного вестника» в руки Л.Я. Гуревич и Волынского36. Он был опубликован во второй половине 1892 г. и, как свидетельствует его редактор М.Н. Альбов, после «основательной чистки»37. Впоследствии Н. Капустина вновь обратится к теме искусства, столь важной для журнала. В1896 г. «Северный вестник» опубликует ее повесть «Из прозы жизни. Жертвы искусства», в которой она вновь сделает попытку представить образ современного ей художника и художественную среду, в которой формируется его личность и эстетические взгляды. В повести, как и в романе «Лабиринт», упоминаются имена и произведения известных художников ? А. Куинджи, Н. Ге, К. Брюллова, И. Репина, И. Шишкина и др., выставки Академии Художеств, музей секретаря Общества поощрения художеств и известного писателя Д.В. Григоровича. Автор романа ? непременный участник знаменитых художественных сред Д.И. Менделеева38, и в спорах героев об искусстве и его назначении звучат отголоски дискуссий, происходивших в петербургском обществе. В романе появляется фигура художественного критика, масштабом своих размышлений об искусстве равная В.В. Стасову, статьи которого «Северный вестник» публикует в течение нескольких лет. По всей вероятности, главный герой повести Н. Капустиной, художник Василий Афанасьевич, как и Зарецкий в романе «Лабиринт», имел реального прототипа. На этот раз Капустина представляет публике художника-передвижника, реалиста, неспособного сделать ни одного мазка без натуры, берущего из жизни «грустные сюжеты», которые, как говорит его жена, уже «не любят, надоели» (СВ.1896. № 8. С. 2). Автор повести «Из прозы жизни. Жертвы искусства», возможно, не без учета отношения к передвижничеству редакции журнала, обозначает творческий тупик, который возникает перед ее героем в связи с его устаревшим взглядом на искусство и тематической ограниченностью создаваемых им картин. В романе «Лабиринт» и повести «Из прозы жизни» Капустиной сделана попытка вернуться к женской теме, продолжавшей оставаться актуальной для журнала, но теперь писательница связывает ее не с народничеством, а стремлением ее современниц получить художественное образование и служить искусству. При всей привязанности созданных Капустиной сюжетов к опыту ее собственной жизни (известно, что автор училась в Академии Художеств) не исключено, что образы женщин-художниц и мотивы противопоставления женского художественного творчества мужскому, прозвучавшие в произведениях Капустиной, в какой-то мере связаны с упомянутым выше романом Лескова. Ставшая женой художника Фебуфиса Гелия в романе Лескова, она выступает как художественный критик и живописец, учившийся у Каульбаха, ( VIII ,553) и обладает сильным характером, который позволяет ей проявить свою независимость в отношениях с мужем.
Основным итогом сотрудничества Лескова с «Северным вестником» стали критические очерки Волынского, посвященные его творчеству. Они были опубликованы в журнале после смерти писателя в 1896-1897 гг. и впоследствии составили книгу, изданную Волынским в 1923 г. в Петрограде. Эти очерки позволили Лескову занять достойное место в русской литературе. Произошло это намного раньше, чем официальная историко-литературная реабилитация Лескова в «Истории русской литературы Х I Х века», вышедшей в 1911 г. под редакцией Д.Н. Овсяникова-Куликовского. Главу о Лескове, вошедшую в это издание, написал Н.О. Лернер, который не сумел поднять знание о Лескове на новую высоту и дать серьезную историко-литературную характеристику писателя, ограничившись в его адрес упреками в анекдотизме, лубочности, пересолах и поверхностной и противоречивой оценкой его религиозных взглядов39. Напротив, критические очерки Волынского о Лескове стали востребованной книгой и получили высокую оценку такого знатока его творчества, как Б.М. Эйхенбаум, считавшего ее новаторской по критическому методу. Волынский был убежден, что первоначальны только отвлеченные идеи, что «формы искусства и жизни следуют в своем развитии за таинственным движением высшей, Божеской, стихии» (СВ. 1893. № 9. С.181), и поэтому он строит характеристику писателя на основе тех разработанных им творческих форм, которые выступают, с его точки зрения, символами божественной стихии. Кроме этого, Волынский усматривает у Лескова связь с новейшими умственными течениями с религиозной окраской (СВ. 1897. № 5. С.249?286) и находит в его произведениях то содержание, которое способно раскрыться в атмосфере современной эпохи, чтобы освежить литературу новыми идеями. Последнее объясняет интерес к творчеству Лескова писателей нового поколения в литературе. Его испытали Д.С. Мережковский, А.М. Ремизов, М.А. Кузмин, М.А. Булгаков, для которых Лесков стал классиком и учителем и которые черпали в его произведениях не только знания о России и русском почвенном характере, но и представления о безграничности жанровых форм и особенностях нарративных приемов.