Дигитальная критическая теория медиа: основания и объяснительные возможности

Ссылка для цитирования: Декалов В.В. Дигитальная критическая теория медиа: основания и объяснительные возможности // Медиаскоп. 2018. Вып. 2. Режим доступа: http://www.mediascope.ru/2443
DOI: 10.30547/mediascope.2.2018.5

 

© Декалов Владислав Владимирович
аспирант кафедры связей с общественностью в бизнесе Института «Высшая школа журналистики и массовых коммцникаций» Санкт-Петербургского государственного университета (г. Санкт-Петербург, Россия), andavior@gmail.com

 

Аннотация

Статья посвящена политической теории медиа, оперирующией в рамках критической парадигмы, в частности − ее цифровому, или дигитальному, направлению. Исходя из истории развития критической парадигмы и ее современного состояния, автор делает вывод о перспективах применения ряда дигитальных концепций для раскрытия конфликтного потенциала и противоречий медиатизированного сетевого общества¹.

Ключевые слова: политическая теория медиа, критическая теория, сетевое общество.

 

Введение

XXI век − это время новых вызовов для политической теории медиа. Интернет и глобальные социальные сети меняют отношения коммуникатора и аудитории, что требует привлечения нового инструментария для анализа возникающих противоречий и проблем. Виртуализация и переход общества к сетевым формам взаимодействия трансформируют социальное и политическое пространство, конфигурации господства и подчинения.

В этих условиях актуализировался критический дискурс: появились исследователи медиа, которые стремятся не просто объяснить эффекты отдельных явлений, но и провести деконструкцию общественно-политической ситуации в целом, выявить скрытые идеологическими и технологическими схемами процессы, ведущие к неравенству и росту конфликтности.

В данной статье мы уделим особое внимание дигитальному направлению политических теорий медиа в рамках критической парадигмы. Мы постараемся ответить на вопрос, почему марксистская терминология снова становится актуальной и переживает некое подобие ренессанса. Мы покажем развитие критической парадигмы в исторической перспективе, а также обозначим важность дигитальных критических исследований для современной политической теории медиа. В частности, мы представим важнейшие из таких концепций, рассмотрим их проблематику и перспективы использования для анализа медиаполитического взаимодействия в новой, цифровой, формации.

 

Обзор литературы

В XX в. культурософское направление марксистских исследований развивалось А. Грамши, М. Хорхаймером и Т. Адорно, В. Беньямином, Г. Маркузе, позднее − Г. Дебором. Структуралистское направление было представлено в работах Л. Альтюссера и П. Бурдье. Постструктуралистское − в работах постмодернистских мыслителей Ж. Деррида, Ж. Делеза и Ф. Гваттари, Р. Барта.

Во второй половине XX в. коммуникативные и дискурс-исследования разрабатывались Ю. Хабермасом, Р. Хоггартом, Г. Шиллером, М. Халлидэем. Медиаисследования − Н. Хомским и Э. Херманом, О. Бойд-Барретом, Р. Миллибандом. Проблемы зарождающегося информационного общества и основные подходы к их концептуализации исследованы, в частности, Ф. Уэбстером.

К дигитальному направлению политической теории медиа в рамках критической парадигмы относятся поздние работы М. Кастельса, труды Р. Флориды, Г. Стэндинга, М. Хардта и А. Негри, П. Вирно, Н. Дайер-Визефорда, К. Фукса, Ф. Берарди, Я.-М. Бутана, Э. Руллани, А. Горца, Дж. Дин.

 

Историческое развитие критической парадигмы в общественно-политической науке

Исследователи, работающие в рамках политических теорий медиа, ставят своей основной целью анализ отношений власти в обществе и роли, которую медиа играют в распределении этой власти. Главная проблема, которая поднимается исследователями в данной области, − это проблема ограничения властными структурами «чистой» коммуникации при помощи исключения голосов менее влиятельных групп и искажения дискурсивного пространства.

Критическая традиция восходит к Карлу Марксу и его пониманию идеологии капитализма, отражающего интересы правящего класса. Эти положения развивались в первой половине XX в. в рамках культурософского направления А. Грамши (1991), представителями Франкфуртской школы, такими как М. Хоркхаймер и Т. Адорно (1997), В. Беньямин (2013), Г. Маркузе (2011). Именно благодаря Франкфуртскому институту социальных исследований критическая теория «сложилась в отдельное направление междисциплинарных исследований на стыке социологии, политологии и теории коммуникации» (Littlejohn, Foss (eds.), 2009). Отмечают, что «работы Грамши и представителей Франкфуртской школы внесли значительный вклад в исследования медиаэффектов, прежде всего благодаря тому, что обратили внимание на навязываемое обществу согласие и представление буржуазных ценностей как продукта «здравого смысла»» (Сапунов, 2005: 29). В дальнейшем культурфилософское направление критической теории развивается Г. Дебором (2014), структуралистское − Л. Альтюссером (2006) и П. Бурдье (2014), постструктуралистское − рядом постмодернистских мыслителей, в том числе Ж. Деррида (2006), Ж. Делезом и Ф. Гваттари (2007), Р. Бартом (2017) и др.

Во второй половине XX в. критическая теория окончательно сближается с коммуникативными исследованиями усилиями Ю. Хабермаса (2001), Р. Хоггарта (2004), фокусируется на языке и исследовании дискурсов в работах Г. Шиллера (1996), М. Халлидэя (1975), уже упомянутого Л. Альтюссера (2006). Проблемы, касающиеся подавления тех или иных социальных групп, поднимались феминистскими исследователями, в частности Д. Харауэй (2017).

Последователями марксизма в теории коммуникаций во второй половине XX в. − начале XXI в. стали также Н. Хомский и Э. Херман (1988), О. Бойд-Баррет (2015), Р. Милибанд (1995) и др. Общей чертой их работ стало предположение, что «журналистская сфера зависит, прежде всего, от экономической структуры общества и вовлеченных организаций» (Сапунов, 2005: 18), а значит, эта сфера не свободна от манипуляций, информационных и коммуникационных диспропорций и преследования собственного экономического интереса монопольным медийным бизнесом.

В конце XX в. объектом исследования для критических теоретиков стали информационно-коммуникационные технологии и возникшее на их основе информационное общество. Ф. Уэбстер (2004: 165–216) выделяет группу «парамарксистов». Так, помимо Г. Шиллера, Уэбстер включил туда П. Голдинга, Г. Мердока, Н. Гарнэма. Работам всех этих теоретиков свойствен критический анализ нового технологического общества через переосмысление основных постулатов марксистской теории.

Одну из попыток увязать прошлое и настоящее и сформировать новое видение критической теории медиа для исследования Интернета и социальных сетей предпринял К. Фукс (2012). Он выделяет несколько доминирующих концептов критической теории, актуальных для исследования современного медиатизированного общества, среди них «диалектика», «товар», «прибавочная стоимость», «эксплуатация», «идеология и критика идеологии» и другие. В более поздних работах К. Фукс (2016) развивает эту идею и останавливается на пяти ключевых измерениях критической теории: критической этике; критике господства, эксплуатации и отчуждения; диалектичности; критике идеологии; политической борьбе и политическом праксисе. В этих измерениях работы теоретиков Франкфуртской школы увязываются с актуальным научным дискурсом XXI в.

 

Критическая парадигма в современной политической теории медиа

Политическая теория медиа в рамках критической парадигмы рассматривает взаимодействие политического и медиапространства, приводящее к закреплению классового неравенства между капиталом и трудом. Дигитальная ветвь этой теории добавляют к обозначенному взаимодействию еще одну сферу − сетевое пространство.

Сетевое пространство можно считать частью информационного пространства и, соответственно, медиапространства, однако стремительное развитие информационно-коммуникационных технологий и драматическая разница в моделях информационного потребления дает нам право если не выделить это пространство, то обозначить его автономию.

Новые критические концепции, сформулированные в конце XX – начале XXI вв. анализируют изменившиеся отношения между субъектами медиапространства, политическими акторами, аудиторией / публикой и новыми субъектами сетевого пространства. Появляются работы, в которых проявляется стремление охватить широкий круг тем и проблем, понять новое общественно-политическое устройство в единстве с новой экономикой и новой культурой.

Предметом исследования становятся и новые ресурсные факторы: экономический ресурс информации и социальный ресурс организации, оказывающие влияние на формирование новых классов. В первом случае − интеллектуального класса, во втором − класса управленцев (Неклесса, 2005).

Наконец, важнейшим вопросом становится вопрос о власти, ее характере и уровне реализации.

Отметим, что под властью − вслед за медиатеоретиком М. Кастельсом (2016: 27) − мы понимаем «реляционную способность, которая позволяет социальному актору, имеющему соответствующую возможность, асимметрично влиять на решения другого(их) социального(ых) актора(ов) желательным для его воли, интересов и ценностей образом». Кастельс (2016: 68) утверждает, что в сетевом обществе два источника власти − «насилие и дискурс» − не претерпели фундаментальных изменений. Изменились инструменты и дискурсивные практики.

Каждая из дигитальных концепций по-разному проблематизирует участие сетевого пространства в сложившихся взаимоотношениях. Реализация власти исследуется на трех различных уровнях, которые Тревор Гаррисон Смит (2017: 17) обозначил как hardware (на уровне производственных и вычислительных мощностей, персональных и корпоративных устройств), software (на уровне программ алгоритмов и интерфейсов) и, наконец, wetware (на уровне медиатизированных межперсональных и межгрупповых взаимоотношений).

Для более полного анализа объяснительных возможностей дигитальных концепций предложим методологический инструмент − матрицу (см. табл., которая на основании существующих подходов позволит совместить две типологические модели, структурирующие объективные процессы. С одной стороны матрицы мы поместим характер реализации власти (она является преимущественно инструментальной или преимущественно дискурсивной). С другой − уровень сетевого пространства, где происходит разрыв между теми, кто обладает властью, и теми, кто ее лишен.

 

Таблица. Матрица анализа дигитальных критических концепций

 

Исходя из матрицы, мы можем проанализировать ряд дигитальных концепций, относящихся к политической теории медиа в рамках критической парадигмы. Среди них представлены поздние работы М. Кастельса (власть коммуникации), исследования Р. Флориды (креативный класс), Г. Стэндинга (прекариат), Л. Болтански и Н. Кьяпелло (новый дух капитализма), Т. Террановы (сетевая культура и свободный труд), М. Хардта и А. Негри, П. Вирно, Н. Дайер-Визерфорда (обобщенный интеллект), К. Фукса (цифровой труд), Ф. Берарди («когнитариат», семиокапитализм), Я-М. Бутана, Э. Руллани, А. Горца, Б. Польрэ, К. Марацци, К. Верчелоне, М. Лаццарато (когнитивный капитализм), Дж. Дин (коммуникативный капитализм). Далее мы рассмотрим каждую из них более подробно.

Воздействие СМИ на аудиторию − это власть влияния, часть духовно-идеологической власти, которую иногда называют четвертой властью (Кастельс, 2016: 72). Однако М. Кастельс в одной из своих последних работ, посвященной власти коммуникации, замечает, что в сетевом обществе изменилась область воздействия власти, которая теперь возникает в местах соединения между глобальным и локальным и организуется вокруг сетей. Актуализируются две властные позиции: программисты (те, кто создают и программируют работу Сети) и переключатели (те, кто соединяют и обеспечивают взаимодействие различных сетей).

«В сетевом обществе дискурсы порождаются, распространяются, защищаются, усваиваются и, в конечном итоге, внедряются в человеческую деятельность в социализированных сферах коммуникации, конструируемых вокруг локально-глобальных сетей мультимодальной, дигитальной коммуникации, включая медиа и Интернет» (Кастельс, 2016). Кастельс делает важный вывод: «Власть в сетевом обществе − это коммуникационная власть» (Кастельс, 2016: 41). Коммуникационная власть − является одним из основных вопросов современной политической теории медиа в обществе, «социальная структура которого выстраивается вокруг сетей, активируемых с помощью переведенной в цифровую форму информации и основанных на микроэлектронике коммуникационных технологий» (Кастельс, 2016: 41).

• Уровень власти: wetware, software. Тип власти: инструментальная власть, дискурсивная власть.

 

Ричард Флорида отмечает, что с развитием информационно-коммуникационных технологий на рубеже XX и XXI вв. появился новый влиятельный класс − креативный. «Ядро креативного класса составляют люди, занятые в научной и технической сфере, архитектуре, дизайне, образовании, искусстве, музыки и индустрии развлечений, чья экономическая функция заключается в создании новых идей, новых технологий и нового креативного содержания» (Флорида, 2007: 22). Помимо ядра в него входят креативные специалисты, работающие в различных сферах. Они «занимаются решением сложных задач, для чего требуется значительная независимость мышления и высокий уровень образования и человеческого капитала» (Флорида, 2007: 22).

Согласно Флориде, современная экономика является креативной. При этом Флорида утверждает, что «знания и информация» − это орудия и рабочий материал креативности, а ее продуктом является инновация, будь то в форме нового технологического изобретения или новой модели или метода ведения бизнеса (Флорида, 2007: 58). Креативный класс (а также его суперактивное ядро) возвышается над другими классами − рабочим, обслуживающим, а также работающим в сельском хозяйстве. Большую роль играет IT-индустрия, представители которой как раз и входят в суперактивное ядро креативного класса наряду с дизайнерами, представителями индустрии развлечений, СМИ.

В контексте концепции Флориды, СМИ − это отрасли креативного содержания, которые помогли сделать США мировым центром креативности. «Возникли новые экономические системы, специально предназначенные для поощрения и активизации творческих способностей человека, а также благоприятствующая им социальная среда (Флорида, 2007: 82).

• Уровень власти: wetware, software, hardware. Тип власти: инструментальная власть.

 

Г. Стэндинг (2014: 21), автор концепции прекариата, выделяет новую классовую структуру, которая состоит из семи групп: финансовая элита; салариат; квалифицированные кадры; рабочий класс; прекариат; безработные; социально обездоленные.

Именно прекариат (пласт трудящихся, лишенных социальных гарантий, уверенности в стабильном рабочем месте и профессиональной идентичности) Стэндинг называет основной проблемной массой, и именно прекариат является основным объектом эксплуатации в сетевом обществе. Ряд проблем прекариата связан с социальными гарантиями, снижением выплат, терапевтической идеологией (навязывающей необходимость постоянного движения), апроприацией досуга для «дополнительной работы» (куда, кстати, входит и корпоративное обучение, и нетворкинг, и даже коммуникация в социальных сетях).

• Уровень власти: wetware. Тип власти: дискурсивная власть, инструментальная власть.

 

Использование медиа и технологий медиатизации для подкрепления господствующего символического порядка является одной из тем работ Л. Болтански и Н. Кьяпелло (2011), которые анализируют новый дух капитализма, то есть «идеологию, оправдывающую вовлеченность в капитализм». На дискурсивном уровне существует несколько режимов оправдания, т.н. «градов», к которым «прибегают различные акторы, когда в ходе дискуссий они сталкиваются с необходимостью самооправдания» (Болтански, Кьяпелло, 2011: 65). Исследователи анализируют преобразование господствующей системы ценностей, которую можно идентифицировать в результате изучения корпуса «профессиональных» работ менеджменту и экономике предприятия 1990-х гг. В этих работах, маркирующих нормативность капитализма, появляется новая концепция управления, которая делает акцент на «многофункциональности, гибкости занятости, способности учиться и адаптироваться к новым функциям» (Болтански, Кьяпелло, 2011: 191). Эта концепция, которую авторы называют «проектно-ориентированным градом», требует обновления критического аппарата, адекватного сложившимся символическим структурам, которые транслируются в том числе средствами массовой информации, инкорпорированными в бизнес.

• Уровень власти: wetware. Тип власти: дискурсивная власть.

 

Концепция сетевой культуры и свободного труда развивается Т. Террановой (2004). Она говорит о возникновении Сети сетей, или «сверхсети», техническая и технологическая конфигурация которой определяет используемые практики коммуникации и формирует новый тип культуры – сетевую. Т. Терранова (2004: 75) выделяет «свободный труд» (free labour) как труд аффективный, добровольный, творческий. Этот труд нещадно эксплуатируется, как самими социальными платформами, так и бизнесом, который в них участвует. Такие области, как дизайн, программирование, музыка, литературное творчество существенно расширились за счет энтузиастов, которые готовы работать не за плату, а за шанс ее получить (эффект «winner takes all»). При этом сам труд «не всегда можно назвать эксплуатируемым» (Терранова, 2004: 95), гораздо важнее добровольное участие в процессе коммуникации и обмена.

• Уровень власти: software. Тип власти: инструментальная власть, дискурсивная власть.

 

Работы М. Хардта и А. Негри (2004), П. Вирно (2013), а также Н. Дайер-Визефорда (1999) развивают концепцию обобщенного интеллекта (general intellect), которая подчеркивает возросшую роль инноваций, коммуникации и нематериального труда в новой экономике, вступившей в стадию постфордизма. Так, Хардт и Негри (2004: 41) отмечают, что «ведущая роль в создании прибавочной стоимости, прежде принадлежавшая труду работников массового фабричного производства, во все большей мере переходит к работникам аматериального труда, занятым в сфере производства и передачи информации». Исследователи приходят к выводу о необходимости новой политической теории стоимости, «которая могла бы поставить проблему этого нового капиталистического накопления стоимости», анализируя новую глобальную неолиберальную формацию, названную ими «Империя».

Вопросов постфордистского труда касается и П. Вирно (2013: 51), который утверждает, что постфордистский труд − «это наемный труд, который производит прибавочную стоимость и вводит в игру те способности и качества, которые в светской традиции связывались, скорее, с политическим действием. Вирно отмечает выход на первый план General Intellect, выход разума как такового на первый план, публичность мышления. Индустрия коммуникации, согласно Вирно (2013: 68), − это лишь одна из индустрий, со своей специфической техникой, особыми процедурами, прибылью и т.д., однако вместе с тем она играет роль индустрии средств производства».

С Вирно соглашается и автор книги «Кибер-Маркс» Н. Дайер-Визефорд (1999), развивающий идею о том, что в результате кибернетической революции зависимость капитала от труда сильно возрастет, потому что новые машины требуют высококвалифицированных рабочих. Согласно Дайер-Визерфорду, «капитал развил информационные технологии − средства массовой информации, телекоммуникации и компьютерные сети − с целью консолидации рынка и идеологического контроля», однако при этом «массовый интеллект в аспекте медиа и коммуникаций кажется вовлеченным в массовое использование информационных технологий и подчиняющим себе капиталистический коммуникационный аппарат» (цит. по: Гриценко, 2010: 49).

• Уровень власти: wetware, software. Тип власти: инструментальная власть.

 

Нематериальная работа, будучи вовлечена в капиталистические отношения, является основанием для формирования отношений цифрового труда, что в своих работах проанализировали, например, К. Фукс и С. Севиньяни (2013). Согласно К. Фуксу и С. Севиньяни, цифровую работу стоит понимать, как перенесенную в интернет-пространоство добровольную деятельность по преобразованию действительности с целью извлечения пользы. В свою очередь цифровой труд является исторически и технологически обусловленным отношением зависимости, свойственным современному капитализму. В его условиях отчуждению подвергаются продукты цифрового труда, инструменты цифрового труда и его объекты, а также сам цифровой труд в виде рабочей силы пользователя. Отношения неравенства прячутся под маску «добровольности» и «игры»: «Пользователи социальных медиа являются творческими, социальными и активными просьюмерами, которые вовлечены в культуру шэринга, установления связи и создания потребительной стоимости платформ» (Фукс, Севиньяни, 2013: 288). В свою очередь меновая стоимость отчуждается в пользу рекламодателей.

• Уровень власти: software. Тип власти: инструментальная власть.

 

Одним из критиков цифровой формации является итальянский теоретик Ф. Берарди (2009: 8), в частности, заново концептуализировавший понятие «когнитариата», т.е. «виртуального неорганизованного класса работников умственного труда». Согласно Берарди (2009: 52), «прекарный и разобщенный интеллектуальный труд» противостоит классу менеджеров, пришедшему на смену традиционно понимаемой буржуазии. Возникающий в сетевой среде «семио-капитал» концентрируется в «знаковых артефактах, при этом не принимая материальную форму», а ускоряющееся создание прибавочной стоимости «зависит от ускорения всей информационной сферы» (Berardi, 2009: 34, 44).

Работы Ф. Берарди в области семиокапитализма рассматривают языковую деятельность, подчиненную цифровым технологиям: «Язык становится вычислительной матрицей, которая перекодирует наше бытие в соответствии с логикой капитала» (Наумова, 2016: 251). Биополитика, согласно Берарди, контролирует и стимулирует развитие интеллекта субъектов, тогда как телесность оказывается дискриминирована, а сам человек «становится частью медийного пейзажа, на него постоянно оказывают давление ускоряющиеся потоки информации, образов, проекций, которые он вынужден воспринимать, интерпретировать, передавать другим» (Наумова, 2016: 252). Виртуализированные коллективные связи информационной сферы оказывают прямое влияние на способы восприятия информации и практики коммуникации. «Те, кто обитают в глобальной цифровой среде не могут избежать последствий коннективной конкатенации, если они хотят коллективно взаимодействовать» (Berardi, 2013: 11). Это порождает процессы стандартизации ментальных технологий, так же как индустриальный капитализм стандартизировал технологии материальные.

• Уровень власти: wetware. Тип власти: дискурсивная власть.

 

Использование обществом медиа для создания пространства рациональной коммуникации − тема для работ исследователей когнитивного капитализма, таких как Я-М. Бутан (2011), Э. Руллани (2007), А. Горц (2007). Среди других разработчиков данной концепции Е.И. Наумова (2016: 241) выделяет также Б. Польрэ, К. Марацци, К. Верчелоне, М. Лаццарато. Ключевой концепт здесь знание, которое, порождая стоимость, «превратилось в производственный фактор столь же необходимый, как труд и капитал» (Руллани, 2007: 65). При этом новый фактор производства, этот «капитал знаний» «не так-то легко превратить в нормальный капитал» (Горц, 2007: 34), ведь «знание − это не обычный товар, его стоимость невозможно определить, его можно бесконечно бесплатно размножать» (Горц, 2007: 48).

Последователи идеи совместного производства знаний и идей отстаивают позицию, заключающуюся в том, «что знание и технологии вошли в сферу производства и изменили ее, создав предпосылки для формирования нематериальных форм труда» (Наумова, 2016: 241), что дает основания «мыслить цифровую культуру как альтернативную в отношении капиталистической системы отношений» (Наумова, 2016: 245).

• Уровень власти: wetware, software. Тип власти: дискурсивная власть.

 

Еще одной дигитальной концепцией можно назвать концепцию коммуникативного капитализма. Теоретики когнитивного капитализма рассматривают базу производства в контексте «обобщенного интеллекта», тогда как «коммуникация направляет широкий спектр оплачиваемых и неоплачиваемых активностей» (Dean, 2013: 69), а потому не означает преобладание только интеллектуального труда, не означает вытеснение традиционного производства.

Концепция коммуникативного капитализма описывает новое измерение, которое усиливает сложившиеся на протяжении XX в. противоречия индустриального и постидустриального капитализма, среди которых идеологические «ловушки» (так называемые фантазии) неолиберального капитализма (Dean, 2009), новые практики вовлечения аудитории в процессы неоплачиваемых действий в Сети (Dean, 2010), новые уровни эксплуатации и социальной стратификации, которые складываются в виртуальном пространстве (Dean, 2012). Развитие концепции в контексте политэкономии внимания подразумевает исследование резкого удешевления общества спектакля и монетизацию суррогата социального воспроизводства, которым, по сути, и является интернет-просьюмеризм. Внимание становится новым ресурсом, вокруг которого конструируются капиталистические отношения (Декалов, 2017).

• Уровень власти: wetware, software, hardware. Тип власти: дискурсивная власть, инструментальная власть.

 

Выводы

С развитием Интернета, социальных сетей и других форматов сетевой коммуникации, потребовалась актуализация теории медиа. Новые вызовы диктуют необходимость использования нового аналитического инструментария. Основную проблему в современных медиаисследованиях выявили А. Гэллоуэй, Ю. Тэкер и М. Уарк (2014: 1): «Медиация не просто добавляет что-то новое к исследуемым темам. Она меняет саму практику исследования». Исследователи предостерегают от увлечения так называемыми новыми медиа, которые обычно сводятся к изучению новых гаджетов и новых форматов коммуникации, тогда как важнее изучить их трансформацию.

На наш взгляд, представленные в статье дигитальные концепции позволяют раскрыть кофликтный потенциал и противоречия медиатизированного общества. Эти концепции зачастую опираются на простейшую дихотомию «эксплуатируемые – эксплуататоры». Однако такая методологическая редукция позволяет подчеркнуть новые отношения власти и неравенства, базирующиеся на конкуренции за доступ к новым ценным ресурсам: знаниям, когнитивным способностям, коммуникативным действиям, вниманию и т.д.

Концепции, затрагивающие два и более квадрантов представленной выше матрицы (эти концепции мы можем отнести к интегральному критическому дигитализму), отвечают стабилизационной тенденции в современной социальной науке, выраженной в «поисках общих основ социальной теории» (Головин, 2016: 348). Относясь к политической теории, они проблематизируют отношения власти и неравенства между политическими акторами, медийными акторами и аудиторией на фоне автономизации сетевого пространства и появления новых игроков, им порожденных: технологической и креативной элиты, «цифровых эксплуататоров», траффик-монополистов. Власть идентифицируется на различных уровнях. По-разному объясняется ее характер.

Но все обозначенные концепции едины в одном: новые технологии дают большое пространство возможностей для человека XXI в., но не всегда делают его свободным. Неравенство между двумя классами, на котором базировалась капиталистическая система в прошлом столетии, не исчезло, но усложнилось, приобрело новые черты. Теперь Интернет, коммуникационные технологии, доступ к мобильным устройствам, сетевое поведение определяют принадлежность индивида к той или иной группе и порождают новые виды капитала, а значит − новые форматы капитализма, требующие анализа и интерпретации.

 

---

Примечания

1. Статья подготовлена в рамках проекта «Концепция коммуникативного капитализма: теоретико-методологические основания и эмпирическая операционализация» при поддержке гранта РФФИ № 18-011-000496 А.

 

Библиография

Альтюссер Л. За Маркса / пер. с фр. М.: Праксис, 2006.

Барт Р. Мифологии / пер. с фр. М.: Академический проект, 2017.

Беньямин В. Краткая история фотографии / пер. с нем. М.: Ад Маргинем Пресс, 2013.

Болтански Л. Кьяпелло Э. Новый дух капитализма / пер. с фр. М.: Новое литературное обозрение, 2011.

Бурдье П. Социальное пространство: поля и практики / пер. с фр. СПб: Алетейя, 2014.

Вирно П. Грамматика множества: к анализу форм современной жизни. М.: Ад Маргинем Пресс, 2013.

Головин Н.А. Современные социологические теории: учебник и практикум для бакалавриата и магистратуры. М.: Юрайт, 2016.

Горц А. Знание, стоимость и капитал: к критике экономики знаний // Логос. 2007. № 4 (61). С. 5–63.

Грамши А. Искусство и политика: в 2 т. / пер. с итал. М.: Искусство, 1991. Т. 1.

Гриценко В.С. Н. Дайер-Витефорд «Кибер-Маркс: циклы и круговороты борьбы в высокотехнологичном капитализме» // Вестн. Пермск. ун-та. Философия. Социология. Психология. 2010. Вып. 2 (2). С. 22–50.

Дебор Г. Общество спектакля / пер. с фр. М.: Опустошитель, 2014.

Декалов В.В. Внимание как базовый ресурс коммуникативного капитализма // Российская школа связей с общественностью. 2017. Вып. 10. С. 27–38.

Делез Ж., Гваттари Ф. Анти-Эдип. Капитализм и шизофрения / пер. с фр. Екатеринбург: У-Фактория, 2007.

Деррида Ж. Призраки Маркса / пер. с фр. М.: Logos altera, 2006.

Кастельс М. Власть коммуникации / пер. с англ. М.: Изд. дом Выс. шк. экономики, 2016.

Маркузе Г. Критическая теория общества: Избранные работы по философии и социальной критике / пер. с нем. М.: АСТ: Астрель, 2011.

Наумова Е.И. Культурфилософская рефлексия капитализма: концептуальные константы и дискурсивные практики: дис. … д-ра филол. наук. СПб, 2016.

Неклесса А.И. Новый интеллектуальный класс // Постиндустриальный класс. М.: Клуб «Красная площадь», 2005. С. 3−26. Режим доступа: http://www.intelros.ru/club/texts/neklessa_1_club.pdf (дата обращения: 22.11.2017).

Руллани Э. Когнитивный капитализм: déjà vu? // Логос. 2007. № 4 (61). C. 64–69.

Сапунов, В.И. Массовая коммуникация в XX в: концепции западных исследователей. Воронеж: Изд-во Фак. журн. ВГУ, 2005.

Стэндинг Г. Прекариат: новый опасный класс / пер. с англ. М.: Ад Маргинем Пресс, 2014.

Уэбстер Ф. Теории информационного общества / пер. с англ. М.: Аспект Пресс, 2004.

Флорида Р. Креативный класс: люди, которые меняют будущее / пер. с англ. М.: Изд. дом «Классика XXI», 2007.

Хабермас Ю. Моральное сознание и коммуникативное действие / пер. с нем. СПб: Наука, 2001.

Харауэй Д. Манифест киборгов. Наука, технология и социалистический феминизм 1980-х / пер. с англ. М.: Ад Маргинем, 2017.

Хардт М., Негри А. Империя / пер. с англ. М.: Праксис, 2004.

Хоркхаймер М., Адорно Т. Диалектика просвещения. Философские фрагменты / пер. с нем. М.: Медиум, 1997.

 

Berardi F. (2009) Precarious Rhapsody. Semiocapitalism and the Pathologies of the Post-Appha Generation. London.

Berardi F. (2013) The Mind's We: Morpfogenesis and the Chaosmic Spasm. In: Boever A.D., Neidich W. (eds.) The Psychopathologies of cognitive capitalism: part one. Berlin: Archive Books, pp. 7–32.

Boutang Y.-M. (2011) Cognitivе capitalism. Cambridge, Malden: Polity Press.

Boyd-Barret O. (2015) Media Imperialism. London: Sage.

Chomsky N., Herman E.S. (1988) Manufacturing Consent: The Political economy of Mass Media. New Yok: Pantheon Books.

Dean J. (2010) Blog Theory. Cambridge, Malden: Polity Press.

Dean J. (2013) Collective desire and the pathology of the individual. In: Boever A.D., Neidich W. (eds.) The Psychopathologies of cognitive capitalism: part one. Berlin: Archive Books, pp. 69–88.

Dean J. (2012) Communist Horizon. London, New York: Verso.

Dean J. (2009) Democracy and other neoliberal fantasies. Communicative capitalism and left politics. Durham, London: Duke University Press.

Dyer-Witheford N. (1999) Cyber-Marx. Cycles and circuits of struggle in high-technology capitalism. Champaign: University of Illinois Press.

Fuchs C. (2012) Towards Marxian Internet Studies. tripleC 10 (2): 392–412.

Fuchs C. (2016) Critical Theory of Communication: New Readings of Lukacs, Adorno, Marcuse, Honneth and Habermas in the Age of the Internet. London: University of Westminster Press.

Fuchs C., Sevignani S. (2013) What is Digital Labour? What is Digital Work? What's their Difference? And why do these Questions Matter for Understanding Social Media? tripleC 11 (2): 237–293.

Galloway A., Thacker E., Wark M. (2014) Excommunication: three inquires in media and mediation. Chicago, London: University of Chicago Press.

Halliday M.A.K. (1975) Learning how to mean: explorations in the development of language. In: P. Doughty, G. Thornton (eds.) Explorations in Language Study Series. London: Edward Arnold.

Hoggart R. (2004) Mass media and mass society. Myth and Reality. New York, London: Continuum.

Littlejohn S.W., Foss K.A. (eds.) (2009) Encyclopedia of communication theory. Los Angeles, London, New Dehli, Singapore, Washington DC: SAGE.

Miliband R. (1995) Socialism for a Sceptical Age. London, New York: Verso.

Schiller H. (1996) Information Inequality: The Deepening Social Crisis in America. New York, London: Routledge.

Smith T.G. (2017) Politicizing Digital Space: Theory, the Internet, and Renewing Democracy. London: University of Westminster Press.

Terranova T. (2004) Network Culture: Politics for the Information Age. London: Pluto Press.