Русский
English
Русский EnglishPoetic Dilogy of Nicholas Nedobrovo
Орлова Екатерина Иосифовна
доктор филологических наук, профессор, зав. кафедрой истории русской литературы и журналистики факультета журналистики МГУ имени М.В. Ломоносова, ekatorlova@yandex.ru
Ekaterina I. Orlova
PhD in philology, professor, chair of Russian literature and journalism history, Faculty of Journalism, Moscow State University, ekatorlova@yandex.ru
Аннотация
В статье воссоздается история публикаций двух стихотворений Николая Недоброво, который был видным деятелем русской культуры эпохи модернизма, филологом и поэтом. Два сонета, о которых идет речь в статье, посвящены, как полагает автор, одному и тому же герою: это ломбардский герцог Джангалеаццо Висконти, известная фигура раннего Возрождения. Русский поэт закономерно обращается к форме сонета итальянского типа. Судьба двух стихотворений сложилась так, что одно из них было опубликовано при жизни автора, второе увидело свет лишь в 2001 году. Однако их возможно рассматривать как своего рода поэтическую дилогию.
Ключевые слова: Николай Недоброво, русский модернизм, поэзия, сонет.
Abstract
The article recreates the history of publications of two poems by Nicholas Nedobrovo who was a prominent figure in Russian culture of the modern age, a philologist and a poet. Two sonnets in question in the article are devoted, as the author believes, to the same hero: it’s Giangaleazzo Visconti, a Lombardian duke, a famous figure of the early Renaissance. The Russian poet is naturally drawn to the Italian sonnet form type. The fate of two poems was such that one of them was published during his lifetime, and the second was published only in 2001. However, they may be regarded as a kind of poetic dilogy.
Key words: Nicholas Nedobrovo, Russian culture of the modern age, poetry, sonnet.
Два сонета Николая Владимировича Недоброво, заметного деятеля руского модернизма, можно назвать итальянскими в прямом смысле (оба принадлежат к разновидности именно итальянского сонета), но также и в переносном (они написаны на материале истории Италии). Эти два сонета имели неодинаковую судьбу. Они связаны, как можно предположить, единством героя.
Первое стихотворение было опубликовано в журнале «Русская мысль» (1913. № 4) под названием «Сонет»1. Месяцем раньше состоялся дебют Недоброво как поэта: в журнале «Северные записки» были опубликованы шесть его стихотворений; девять других в «Русской мысли» должны были окончательно обозначить уже теперь «официальное» вхождение в литературу нового поэта, отнюдь не начинающего: тридцатилетний Н.В. Недоброво был к этому времени достаточно известен, по крайней мере в литературном Петербурге, но также и в Москве, во всяком случае в кругу Андрея Белого и издательства «Мусагет». Сотрудничеству с «Русской мыслью» Недоброво придавал особое значение. С предложения напечататься там и начиналась в 1913 г. его поэтическая «карьера».
«Вскоре вступаю я на поприще славы, – пишет он в марте 1913 г. Борису Анрепу. – Так как постепенно всему городу стало известно, что я пишу стихи, то я мало-помалу начал ощущать себя в довольно глупом положении, особенно когда меня об этих стихах спрашивали и требовали их в печать. Наконец, когда редактор “Русской мысли” Струве написал мне письмо, в котором, напоминая мне о наших встречах, и т.д., <так в тексте. – Е.О.> я послал в P.<усскую> M.<ысль> 9 стихотворений, которые будут напечатаны в апреле. Прослышав об этом, стала требовать с меня стихов редакция одного нового журнала, “Северных Записок”, которую я также удовлетворил»2.
Как видим, начинался поэтический дебют Недоброво с «Русской мысли» (хотя подборка в «Северных записках» вышла чуть раньше), и позднее он также особенно дорожит публикациями там: в конце того же 1913 г. те же два журнала вновь хотят публиковать его стихи, и он в письме к тому же Анрепу сообщает:
« Я буду печатать еще порцию стихов и оба мои к тебе стихотворения вошли в нее; то, что получше, пойдет в “Русской Мысли”, то, что попроще, в “Северных Записках”»3.
В «Русской мысли» же вышла и прозаическая повесть Недоброво «Душа в маске».
Итак, составленная самим автором подборка, имевшая «программное» значение, по крайней мере для него самого, содержала интересующий нас сейчас «Сонет». Как увидим, это объяснялось не только «литературностью» устремлений нового для публики поэта, хотя эта тенденция четко прослеживается: три стихотворения из девяти посвящены саморефлексии творчества, борьбе жизни и творчества в первом публикуемом стихотворении («О, страсти, споря со словами...»), мучительным попыткам поэта проникнуть сквозь толщу времен пророческим взором (стихотворение «Провидеть? – Лживое стремленье!..»), и завершается круг стихотворением «Люблю отделывать стихи прошедших лет...», где вновь говорится о преображении жизни поэзией – одна из любимых идей не только поэта, но и филолога Недоброво.
Впрочем, «филологичность» его стихов проявляется и в заглавии «Триолетов о любви», в какой-то степени – в стихотворении «Вячеславу Иванову» с подзаголовком «На “Rosarium”» (так называлась книга стихов Иванова, а на это стихотворение Недоброво Иванов откликнулся еще одним). И программным для Недоброво было «Послание по случаю поднесения сочинений Тютчева»: Тютчев не только один из любимых поэтов Недоброво и герой его филологических штудий. Тютчевскую линию в развитии русской поэзии он выделяет наряду с пушкинской, и более того, считает ее наиболее перспективной для современной поэзии.
Но любовь к сонетной форме не просто дань «литературности». Ахматова отмечала это свойство (в связи с поэзией ученицы Брюсова Надежды Львовой) скорее как негативное, во всяком случае характерное именно для неофитов в поэзии начала XX в., считавших долгом, часто под чутким руководством «мэтра» – Брюсова, создавать обязательные триолеты, рондо и газеллы. Недоброво к 1913 г. писал стихи уже по крайней мере четырнадцать лет и вряд ли ощущал себя в периоде ученичества. Обращение к сонетной форме здесь связано скорее с другим – «итальянским материалом», почему поэт и выбирает форму именно итальянского сонета. Но вот эти стихи4.
Сонет
Я, грозный герцог, всем – и сюзерену – страшен,
Но страсть к его жене смирить я не могу.
Их жду на пир... Хожу по колоннадам башен
И пыль далекую ревниво стерегу.
Тверд замок – что скала, что дно морей – украшен;
Не счесть реликвий в нем, мехов и жемчугу...
И этот замок мой средь шумной смены брашен,
Со всем, что будет в нем... да, я его сожгу!
Да, я сожгу покров Святой Пречистой Девы,
Сожгу живых гостей, богатства и рабов,
Чтоб мне спасителем коснуться королевы,
Чтоб высказать ей все, на что душой готов,
И чтобы пламени безумные напевы,
Свистя, ей не дали услышать дерзких слов.
Кажется, можно предположить, что герой этого стихотворения реально существовал. Им скорее всего был Джан Галеаццо (Джиангалеаццо) Висконти, граф Вирту (Вертю), живший в 1352–1402 гг. и с 1378 по 1402 гг. бывший миланским герцогом. Клятвопреступник и тонкий интриган, поставивший целью захватить чуть ли не весь Апеннинский полуостров, с тем чтобы завладеть итальянской короной, Висконти остался в истории раннего Возрождения как фигура в высшей степени неоднозначная. Интересовавшийся искусством Италии, Н.В. Недоброво мог знать о нем из разных источников; например, в 1904 г. в Петербурге вышла книга Я. Буркхардта «Культура Италии в эпоху Возрождения». Стихотворение было написано во время поездки Недоброво в Италию и Германию летом 1911 г., но и позднее он, как признается в письмах, много читает об Италии. И, можно думать, в России ему это удается даже в большей степени: в Милане, как сообщается в письме к Анрепу, он пробыл два с половиной дня и из-за жары мало что сумел повидать, кроме Миланского собора (строительство которого, к слову, продолжалось и было ускорено во время правления Джан Галеаццо Висконти)5. Именно в это время Недоброво мог заинтересоваться историей миланского герцога (пусть и самозванно присвоившего себе этот титул, а потом немало заплатившего за получение королевского указа, разрешавшего иметь уже начертанное герцогом самовольно изображение орла – знака имперского могущества – в фамильном гербе Висконти6. Джан Галеаццо Висконти, умело игравший в якобы демократическое правление, а на самом деле стремившийся объединить итальянские княжества и завладеть короной7, мог воплощать собой идею сильной власти для умеренного консерватора Недоброво в это время, в 1911 г., когда он пишет из Германии Анрепу:
«Я очень рад, что добрался досюда, а то в Италии было нестерпимо жарко, небо было пыльно серого цвета и только внутри Миланского собора можно было укрыться от жары. Ты не увидишь, но внуки Твои увидят, что при победе демократии и секуляризации церковных имуществ в Италии, в Соборе будет устроен муниципальный ресторан, где в жаркое время места будут брать с бою»8.
Но тут надо сделать серьезную оговорку. Недоброво совершенно справедливо считал, что не следует проводить прямых аналогий (а может быть, даже и параллелей) между взглядами поэта и его творчеством, в котором все жизненное предстает пресуществленным (излюбленное слово в творческого человека начала ХХ столетия). Такая его позиция хорошо известна. И его собственное творчество как нельзя лучше ее подтверждает, несмотря на то, что Недоброво, будучи поэтом, не много пишущим, часто удачнее откликался в стихах на затронувшие его мысли других авторов. Например, стихотворение «Страшное сердце», «навеянное Гераклитом», как признается он в письме Вяч. Иванову от 14–27 сентября 1912 г.9
Борьба с дерзаньем сердца тяжела.
Когда, в порыве темном и безумном,
Что птица, оба – в вышине – крыла
Сложившая, оно, с биеньем шумным,
В пучину кинется, упоено, –
Не устоять душе... А срок наступит,
И, жадное, лучистое, оно
Ценой души чего захочет, купит.
Стихотворение было опубликовано в «Руссской мысли» (1913. № 4. С. 89-90). Здесь мы видим у Недоброво дословное переложение Гераклита, писавшего: «С сердцем бороться тяжко, ибо если чего захочет − ценою души покупает»10. К слову сказать, Недоброво скорее всего мог держать в руках именно эту книгу, где в предисловии В. Нилендер писал о Гераклите то, что Недоброво, похоже, вообще относил к любому творческому человеку:
«Жизнь Гераклита Ефесского до конца переливается в его творчество и утверждается только во имя творчества»11.
Во всяком случае, вторая часть этого рассуждения − совершенно в духе идей Недоброво.
Но миланский герцог Джан Галеаццо Висконти скорее всего лишь одной идеей сильной власти мог оказаться близким нашему поэту. История его правления может назваться историей крупных и мелких злодеяний, и все, что он совершал в жизни, было ради одного − власти. Он убивает своего дядю (одновременно бывшего и его тестем), до этого клятвопреступно заверив того в полной своей преданности. Разбивает жизнь двоюродной сестры, выдав ее замуж за нужного ему (опять же для укрепления власти) претендента12. Бессчетно предает вчерашних союзников.
Список «подвигов» миланского герцога у нас еще будет повод и возможность продолжить, вот только не находит подтверждения ставшая центром стихотворения Недоброво легенда о страсти Висконти к итальянской королеве. Будучи дважды женат, имея внебрачного ребенка, он вовсе не был ни религиозным фанатиком, какого строил из себя, распевая гимны с монахами и щедро жертвуя церкви (как об этом пишет М.А. Гуковский), ни аскетом. Однако и всепоглощающая страсть (пусть даже и к королеве) вовсе не была в характере Висконти. Во всяком случае, в исследованиях начала XX в. отрицается предположение, будто Висконти намеревался отравить короля, а более поздние об этом вообще умалчивают. Однако Недоброво исторически точен в том, что угрозу для себя в лице Джан Галеаццо король в самом деле ощущал (напомним: наш герцог в стихотворении Недоброво «всем – и сюзерену – страшен»).
Как бы то ни было, ломбардский герцог в стихах русского поэта «заговорил», и в этом сказался и собственный интерес Недоброво к итальянской истории, и характерная для начала XX в. в целом «орнаментика» (писал же Брюсов стихотворение от имени ассирийского царя Ассаргадона), и почти кощунственное противопоставление земной страсти − и любви к образу Божией Матери («Да, я сожгу покров Святой Пречистой Девы...») − а это тоже в поэзии начала XX в. наблюдалось неоднократно.
Памятуя, что публикация в «Русской мысли» была в глазах поэта первой и самой ответственной, можно сказать, что в результате тщательнейшего и придирчивого отбора Недоброво поместил стихотворения, которые считал наиболее достойными печати (а составлял подборку, как уже говорилось, он сам).
Но было и еще одно стихотворение (и тоже сонет), посвященное Джан Галеаццо Висконти и при жизни автора не публиковавшееся. Может быть, это объясняется тем принципом отбора, который сформулировал Н.В. Недоброво в письме к Любови Яковлевне Гуревич, когда обсуждалась вторая подборка его стихов для «Русской мысли» в 1914 г.:
«Серию стихов, я думаю, можно разрознить как угодно, так как я их составляю не по принципу сходства входящих в их состав стихотворений, но по противоположному»13.
Кроме того, в сонете, который тогда остался в рукописи, есть некоторые погрешности стиля, которые автор, очевидно, не в силах был исправить, хотя и обращался через три года к написанному в 1911 г. сонету. Все же он заслуживает внимания14.
Ломбардский сонет
Повсюду сокрушая оборону,
Миланцы в Альпы лезут по карнизу;
Миланцы заняли Болонью, Пизу,
У Скалигера отняли Верону.
Они, то впанцирь облачась, то в ризу,
Провидят итальянскую корону
И к ней идут. Кто даст подняться трону,
Тот больно им притиснут будет книзу!
Не выгоняйте стад на зов природы
И долго плуга мирного не троньте!
Держите меч! Меч, это щит свободы!
Вожди республик, ночи обессоньте!
Глядит на ваши крепостные своды
Ломбардский тигр Джангалеацц Висконти.
Как уже было замечено исследователями, двойная дата под стихотворением означает время написания и время второго обращения к тому же стихотворению. Известно, что Недоброво любил возвращаться даже и к давно написанным стихам, правил их, даже те, что были уже опубликованы и, значит, по мысли Недоброво, получили жизнь, уже отдельную от их автора. Этому посвящено у него даже отдельное стихотворение: «Люблю отделывать стихи прошедших лет»15, − писал он в 1912 г., но и позднее, уже тяжело больной, в Крыму в 1916−1919 гг., он обращался к тетради своих стихов − вероятно, единственной взятой с собой из Петербурга; во всяком случае, только эта тетрадь попала затем, после смерти Николая Владимировича в 1919 г., в эмиграцию, где до 1946 г., до передачи архива Недоброво в СССР, ее хранила Юлия Леонидовна Сазонова-Слонимская, которой материалы Недоброво передала вдова поэта Любовь Александровна перед своей смертью в Италии в 1923 или 1924 г.
В издании «Милый голос» этот сонет прокомментирован крайне скупо: собствкнно, пояснено только имя Скалигера. Между тем это стихотворение можно считать точной иллюстрацией к тому моменту в истории Италии, когда Миланом правил Джангалеаццо Висконти (у русского поэта видим третий вариант написания имени «миланского тигра»). Даже последовательность, с которой Висконти завоевывал все новые герцогства, совершенно соблюдена в стихах Недоброво. И слова «то в панцирь облачась, то в ризу» находят подтверждение в работах историков итальянского Возрождения: Джангалеаццо Висконти, как пишет М. Гуковский, то принимал вид погруженного в благочестие католика и приближал к себе монахов (а вероятно, и более высокое духовенство), то плел интриги (умертвил, как уже было сказано, даже собственного дядю, бывшего к тому же еще и тестем Джангалеаццо Висконти), то открыто шел войной на соседей. В то же время он ускорил, как мы уже говорили, строительство Миланского собора, устраивал библиотеки; тем самым Висконти способствовал просвещению, а его «придворные» поэты − возвеличиванию герцога.
Как бы то ни было, Николаю Владимировичу, без сомнения, был известен цикл «Любимцы веков» в книге Валерия Брюсова Tertia Vigilia. У Брюсова заговорили от первого лица Ассаргадон, а также пророк Моисей и Кассандра. Ассирийский царь Ассаргадон, кажется, ближе всего к тому, чтобы считаться поэтическим «предшествеником» миланского герцога16:
[...]
Египту речь моя звучала, как закон,
Элам читал судьбу в моем едином взоре,
Я на костях врагов воздвиг свой мощный трон.
Владыки и вожди, вам говорю я: горе!
[...].
Любопытно, что и у Брюсова и у Недоброво сонеты одного и того же типа. Но Недоброво не собирался, по-видимому, продолжать брюсовское начинание, да и масштаб его поэтического дарования был, конечно, несопоставим с брюсовским. Он оставляет неистового герцога, публикует более ранний, в 1905 г. написанный «Герцогский сонет» (напомним: в публикации − просто «Сонет»). А «Ломбардский сонет», написанный, как уже говорилось, в 1911 г., редактирует в 1914-м г. − но стихотворение остается ненапечатаннным вплоть до 2001 г.
Только теперь стало возможным рассматривать оба сонета как своего рода поэтическую дилогию.