Languages

You are here

«Государь есть образ Божий». Монархическая концепция Н.В. Гоголя и русских консервативных журналистов его времени

Научные исследования: 
Авторы материалов: 

“The Sovereign is the Image of God”. Monarchical Concept by Nikolai Gogol and Russian Conservative Journalists of His Time

 

Сартаков Егор Владимирович
старший преподаватель кафедры истории русской литературы и журналистики факультета журналистики МГУ имени М. В. Ломоносова, esartak@mail.ru

Egor V. Sartakov
Senior Lecturer at the Chair of History of Russian Literature and Journalism, Faculty of Journalism, Lomonosov Moscow State University, esartak@mail.ru

 

Аннотация

В предлагаемой статье на материале поздней публицистики Н.В. Гоголя (прежде всего его последней опубликованной книги «Выбранные места из переписки с друзьями») и публикаций русских консервативных журналов его времени исследуется вопрос о природе и особенностях монархической власти. Надсословный характер монархии, её сакральная природа, необходимое «возвышение» царя над законом ради принципа милосердия – вот заявленные в публицистике Гоголя идеи, которые корреспондируют с подобными в русской консервативной журналистике его времени. Между тем многое в концепции Гоголя, и прежде всего его понимание роли дворянства, не укладывается в идеологию русских консервативных журналов, позиции которых ближе к «теории “официальной народности”», чем позиция автора «Выбранных мест…».

Ключевые слова: монархия, дворянство, Гоголь, Погодин, Бурачок.

 

Abstract

In the offered article based on Nikolai Gogol’s later social and political writings (especially his last published book “Selected Passages from Correspondence with Friends”) and the articles in the Russian conservative magazines of his time, the issue of nature and features of monarchical power is investigated. The monarchy being above the estates, its sacral nature, the essential “preeminence” of the tsar over the law for the sake of the principle of mercy – these are the ideas declared in Gogol's writings, which correspond with similar ones in Russian conservative journalism of his time. However, much of Gogol's concept, and first and foremost his understanding of the role of the nobility, does not fit into the ideology of Russian conservative magazines, whose attitudes are closer to the theory of “official nationality” than that of the author of “Selected Passages…”.

Key words: monarchy, nobility, Gogol, Pogodin, Burachok.

 

Когда в 1845 г. Николай I приехал в Рим для переговоров с папой Григорием XVI, Н.В. Гоголь, живший тогда в «вечном городе», вопреки советам друзей не захотел встречаться с императором, мотивируя это так: «Государь должен увидеть меня тогда, когда я на своем скромном поприще сослужу ему такую службу, какую совершают другие на государственных поприщах»1. Очевидно, такой службой для Гоголя в этот период стало создание «Выбранных мест из переписки с друзьями» (далее – ВМ), которое он рассматривал не только как факт литературной и духовной биографии, но и как «государственное поприще», реализуя свою давнюю мечту «послужить государству».

В ситуации первой половины 1840-х гг., когда повсеместно в Европе усилились антимонархические настроения, а также возросла критика самодержавия со стороны либеральной общественности в России, значительное место в этом «служении» не могла не занять разработка Гоголем вопросов о природе и особенностях самодержавной власти, что ярко отразилось, прежде всего, в письме «О лиризме наших поэтов» (1846), адресованном В.А. Жуковскому. 38% текста этой статьи занимают гоголевские размышления на данные темы2. В работах многих литературоведов и историков уже исследовались вопросы генетической и типологической связи ВМ как с русскими (в первую очередь с запиской «О древней и новой России в ее политическом и гражданском отношениях» Н.М. Карамзина), так и «старшими» западноевропейскими (главным образом с «Государством» Платона и «Монархией» Данте) источниками3. В то же время до сих пор, насколько нам известно, оставлен почти без внимания тот факт, что консервативные идеи, высказанные в ВМ, активно обсуждались в 1840-е гг. в русской журналистике. В рамках данной статьи представляется важным соотнести концепцию самодержавия в ВМ и в ведущих консервативных журналах первой половины 1840-х гг. («Москвитянин» и «Маяк»), выявив точки «схождения» и «расхождения» Гоголя с авторами журнальных публикаций и указав на возможные источники формирования и развития суждений автора ВМ о задачах и принципах высшей политической власти в России.

Главный тезис Гоголя – традиционная для консерваторов мысль о том, что монарх стоит над всеми сословиями и поэтому не заинтересован в том, чтобы возвышать одних в ущерб другим. Именно наличие царя, по Гоголю, обеспечивает баланс сил и, в конечном счете, ведет к устойчивости в государстве. В исключенном цензурой фрагменте статьи «О лиризме наших поэтов» Гоголь называет царя «капельмейстером», который «сам ничего не делает, не играет ни на каком инструменте, только слегка помахивает палочкой да поглядывает на всех, и уже один взгляд его достаточен на то, чтобы умягчить, в том и другом месте, какой-нибудь шершавый звук, который испустил бы иной дурак-барабан или неуклюжий тулумбас» [VIII, 253].

Еще яснее эта мысль звучит в незавершенном трактате Гоголя «О сословиях в государстве» (1845-1846 гг.), который некоторые исследователи называют «наброском» к ВМ4. Здесь Гоголь именует царя «лицом, которое, стоя выше всех, не будучи связано личною выгодою ни с каким сословием преимущественно, внимало бы всему равно и держало бы сторону каждого сословия в государстве» [VIII, 490].

Сходное представление о надсословном характере монархии высказано в «Москвитянине» в статье М.П. Погодина «Крестьянин Иван Посошков, государственный муж времен Петра Великого». Эта статья призвана была познакомить читателей журнала с писателем петровского времени И.Т. Посошковым, «Сочинения» которого Погодин подготовил к первой публикации в 1842 г.

В мартовской книжке «Москвитянина» за 1842 г. Погодин поместил статью, в которой дана биография Посошкова с обширными выписками из его сочинений. В частности, в «Книге о скудости и богатстве» (1724 г.) Погодин особенно отметил следующее изречение Посошкова: «У нас самый властительный и всецелый Монарх, а не аристократ и не демократ»5. По-видимому, определение царя как «неаристократа» подразумевало нежелание государя возвышать исключительно знатное родовитое дворянство, а как «недемократа» – его неготовность выдвигать именно т.н. третье сословие, давать власть более широкому кругу лиц.

В трактате «О сословиях в государстве» Гоголь высказал близкое Посошкову суждение: «Если правление переходило сколько-нибудь в народное, это обнаруживалось совершенною анархией и полным отсутствием всякого правления: ни одного человека не бывало согласн<ого>, всё спорило между собою». В то же время Гоголь сделал акцент еще и на том, что, «если правление переходило совершенно в монархич<еское>, то есть в правление чиновников от короля [как это произошло, по Гоголю, в Западной Европе. – Е.С.], воспитавшихся на служебном письменном поприще, государство наполнялось взяточниками» [VIII, 490].

Не менее важна для Гоголя мысль о богоустановленности царя. Продолжая традиции сакрализации монархической власти, восходящие к Евангелию, Гоголь уподобляет монарха «древнему боговидцу», Моисею [VIII, 254]. С точки зрения автора ВМ (статья «О лиризме наших поэтов»), «государь есть образ Божий» [VIII, 255] и его нельзя рассматривать только как «высшего чиновника в государстве, поставленного от людей» [VIII, 256]. Отсюда и сомнения Гоголя в «договорной» основе государства6. Вообще для Гоголя «правленье не есть вещь, которая сочиняется в голове некоторых, <…> она образуется нечувствительно, сама собой, из духа и свойств самого народа» [VIII, 489]. Не случайно «высшее значенье монарха прозрели у нас поэты, а не законоведцы, услышали с трепетом волю Бога создать ее в России в ее законном виде; оттого и звуки их становятся библейскими всякой раз, как только излетает из уст их слово “царь”» [VIII, 256]. В то же время такое отношение к царю не исключает осознание им самим ответственности за свой народ как человека, занимающего определенную нишу во всеобщей иерархии. «Всяк должен служить Богу на своем месте, а не на чужом» [VIII, 322] – излюбленная мысль Гоголя, повторяемая в ВМ несколько раз.

Гоголеведы, подробно проанализировав генезис такого восприятия монархии и «мессианских претензий» Гоголя, указали на их связь с эллинистическо-византийскими представлениями об императорской власти, соединяющими эллинистические идеи автократии, традиции римского принципата и домината и христианскую концепцию богоизбранности императорской власти7. Но возникает вопрос, через какие каналы Гоголь воспринимал подобные эллинистическо-византийские теории. Так, прот. Г.В. Флоровский указал на их связь с идеологией александровских времен, Священного Союза и «сугубого министерства»8. Флоровский указывает, что «с этим александровским духом связано и то, что в религиозно-социальной утопии Гоголя государство ведь заслоняет Церковь и творческая инициатива предоставляется мирянам, в порядке их “службы”, а не иерархии и не духовенству».. И.А. Виноградов уточняет, что вместе с тем «служение русскому монарху, государственная служба приобретают у Гоголя вполне религиозное значение. Гоголевский монархизм напрямую связан с его мыслью о спасении души»9. В этом контексте интересна точка зрения близкого знакомого Гоголя, постоянного автора «Москвитянина» С.П. Шевырева, который считал, что церковь «приготовила все необходимое к утверждению единодержавия Русского, – и пока еще не было в России единства политического, единства внешнего, держала в руках своих единство внутреннее, единство духовное, бывшее у нас предтечею и единства Государственного. <…> Русское Государство, можно сказать, было духовным чадом Русской Церкви»10.

В то же время идеи обожествления монарха могли быть актуализированы в сознании Гоголя публикациями русских журналов 1840-х гг. Например, в «Москвитянине» в той же статье Погодина об Иване Посошкове есть и такой афоризм последнего: «Мы Монарха своего почитаем яко Бога, и честь Его опасно [т.е. бережно. – Е.С.]11 храним, и волю Его усердно исполняем»12. Еще яснее мысль о богоизбранности царя высказал соредактор (в 1841-1842 гг.) О.И. Сенковского по «Библиотеке для чтения», В.А. Солоницын, опубликовавший в «Москвитянине» повесть «Царь – рука Божья», где на примере деяний Петра I доказывал, что государь – «полубог во все продолжение <…> истории»; это «рука Божья, трудящаяся для миллионов народа»13. В целом следует отметить, что восприятие монарха как «руки Божьей» типично для русской журналистики консервативного толка.

Не случайно божественная суть монарха акцентировалась и авторами «Маяка». Например, в рецензии редактора журнала С.А. Бурачка на книгу постоянного автора его издания, И.Г. Кулжинского (заметим: гоголевского учителя латинского языка в Нежинской гимназии), под названием «Русская книга для грамотных людей» (СПб, 1841). Бурачок указал, что книга Кулжинского состоит из трех частей: «Русская Церковь», «Русское Царство», «Русский народ», недвусмысленно воспроизводящих постулаты «теории “официальной народности”» (Православие – Самодержавие – Народность). Во второй части книги важнейшей представляется Бурачку мысль о мистической связи царя с Богом: «Царь получает от Бога Святое Помазание и особые дары Св. Духа, а потому Царь есть действительный наместник Божий на земле. Сердце Царево в руке Божией, сам Бог внушает Царю, как управлять, и когда Государь приказывает, то это Его устами приказывает сам Бог. <…> Россия и выросла, и возмужала, и процветала, и прославилась единственно через своих Самодержавных государей»14. Царь, как Божий помазанник, представлен и в анонимном стихотворении «Основы народного благоденствия», опубликованном в «Маяке» в 1842 г.: «Податель благ своей державы, // Он в способах неизмерим, // В своем величии и славе // Он зрится божеством земным»15.

Наконец, в статье «Русская народность» Бурачок указал, что «царь, видимый образ Божества, чрез священное помазание получает свыше дары Св. Духа к управлению народами. Он одному Богу отвечает за свое управление». Здесь же редактор «Маяка» критически и вместе с тем несколько примитивно оценивал мысль об ответственности его перед своими подданными и вообще любые возможности ограничения монархии. И действительно, если царь есть Божий помазанник, любое ограничение его власти – богопротивно: «Подивитесь же находчивости духа злобы и несогласий! – будучи не в состоянии сказать что-либо в пользу республик, которые всем надоели, сей адский дух выдумал в монархиях конституции! Все виды конституционного правления, нося в себе семя республики, неестественны, искусственны и служат доказательством не большого просвещения, но испорченной нравственности и преступной гордости народов»16.

Такая однозначная оценка государя (как «земного божества»), конечно, не тождественна гоголевской трактовке монарха. Как уже отмечалось, Гоголь старался соблюсти баланс между «мирской» и «сакральной» природой царя. Вместе с тем такой баланс не предполагал у Гоголя «равноправия» этих двух начал в природе монархии: духовное явно преобладало над светским. Тем более автор ВМ никогда не допускал такой примитивной критики неконсервативной идеологии.

Превосходство духовного над светским обусловило расхождение автора ВМ с официальной практикой николаевского царствования, в которой во многом мирское главенствовало над сакральным. Начавшаяся ещё при Петре I активная секуляризация общества привела во время правления Николая I к известной десакрализации верховной власти17. По словам А.И. Иваницкого, «XIX век снял чудесную олицетворенность Империи. После 14 декабря 1825 года она превратилась в военно-полицейскую иерархию, где торжествует анонимный государственный принцип. Сам же центр (царь) стал в новом веке “первым чиновником”, даже “первым слугой государства”»18. Думается, во многом именно из-за известного расхождения понимания сущности самодержавия идеологами Николая I с гоголевской трактовкой монарха статья «О лиризме наших поэтов» подверглась наибольшим цензурным изъятиям среди других, пропущенных цензурой в ВМ [VIII, 783].

В этой связи весьма примечательна история самоцензуры Гоголя, когда один из фрагментов статьи «О лиризме наших поэтов» был изъят издателем ВМ П.А. Плетневым по настоятельному требованию самого автора. В этом фрагменте Гоголь ставил в вину любому монарху следующее: «Власть государя − явленье бессмысленное, если он не почувствует, что должен быть образом Божиим на земле. <…> В образцы себе он уже не изберет ни Наполеона, ни Фридриха, ни Петра, ни Екатерину, ни Людовиков и ни одного из тех государей, которым придает мир названье Великого <…> Но возьмет в образец своих действий действия самого Бога, которые так слышны в истории всего человечества» [VIII, 679]. Если учесть, что в николаевской России уподобление Николая I и Петра I было частью государственного мифа, этот пассаж мог быть прочитан как несущий критический настрой по отношению к правящему императору. В письме Плетневу Гоголь объяснял изъятие этого фрагмента именно опасением неверных толкований: «Нужно выбросить всё то место, где говорится о значении власти монарха, в каком оно должно явиться в мире. Это не будет понято [курсив наш. – Е.С.] и примется в другом смысле» [XIII, 111].

И в этом Гоголь, конечно, расходился с публицистами «Москвитянина» и «Маяка», которые при любом удобном случае (а иногда и без него) писали не только о богоизбранности, но и сопоставляли Николая I с Петром Великим. Например, в анонимной заметке «Листок из современной Ярославской летописи» в журнале Погодина рассказывается, как когда-то Петр I, посетив Ярославль, отправил учиться в Академию Художеств мальчика Андрея Матвеева, впоследствии ставшего гоф-малером. Чуть больше чем через сто лет Николай I, посетив этот город, велел записать в Академию Художеств ребенка Евграфа Сорокина, «склонного к рисованию». Заканчивается эта своеобразная корреспонденция из Ярославля прямым сравнением: «Какое чудное сближение в первоначальной судьбе двух бедных мальчиков, разделенных между собою целым столетием! Какое славное согласие в деяниях двух великих Царей Русских!»19. В «Маяке» сравнение двух императоров активно проводил Бурачок: «Через сто лет после Петра Первого вступил на престол всероссийский Николай Первый. Петр и НИКОЛАЙ [выделено Бурачком. – Е.С.] – это два наших победоносных имени»20.

В целом, по нашим наблюдениям, Гоголь четко разделяет государя идеального, нарисованного в его мечтах, и государя реального. Не случайно везде, где Гоголь пишет о призвании русского царя, о назначении монархии, он использует будущее время: «Да образуется [курсив наш. – Е.С.] в России эта власть [власть монарха] в ее полном и совершенном виде»; «Там только исцелится вполне народ, где постигнет [курсив наш. – Е.С.] монарх высшее значенье свое − быть образом Того на земле, Который сам есть любовь» [VIII, 257]. Причем там, где всё же использованы глаголы настоящего времени, Гоголь ограничивает власть царя, ставя ему некие условия его успешного царствования. Так, в записной книжке Гоголя 1845-1846 гг. – времени интенсивной работы над ВМ – отмечено, что «государь у нас <1 нрзб.> стремится к свету» лишь при условии, «если только он вполне Христианин, если первый выполнит долг свой в том духе, какой повелевает ему церковь, и как строгий христиан<ин> будет взыскательнее всех к самому себе» [IX, 559-560]

Симптоматично и то, что в статье «О лиризме наших поэтов» Гоголь специально подчеркивает, что будет писать не конкретно о Николае I («оставим личность императора Николая»), и предлагает анализировать, «что такое монарх вообще» [VIII, 254]. Разбирая этот фрагмент ВМ, Ю.Я. Барабаш справедливо указал: «Апология [русского царя] утрачивает строгие очертания, скорее это обрисовка целей, едва завуалированный призыв к совершенствованию – и тем самым разве не скрытый намек на нынешнее несовершенство, на несовпадение или, по крайней мере, неполное совпадение, реальности с абсолютом?»21. Скрытое указание на «несовершенство» правления нынешнего императора должно было, с точки зрения Гоголя, подтолкнуть Николая I к духовной работе, которая могла бы завершиться преображением России. И вновь напрашивается параллель с запиской Карамзина, который одновременно рисовал образ «идеального самодержавия», оценивая его как «палладиум России»22, и резко критиковал реальную политику российских самодержцев – политику Петра I, Екатерины II, Павла I и, конечно, Александра I, для которого и было написано это произведение.

Сакральная природа монарха, декларируемая Гоголем, предполагает возвышение царя над законом. Ссылаясь на авторитет Пушкина, Гоголь приводит фразу, якобы слышанную им от поэта: «Зачем нужно, − говорил он, − чтобы один из нас стал выше всех и даже выше самого закона? Затем, что закон − дерево; в законе слышит человек что-то жесткое и небратское. С одним буквальным исполненьем закона не далеко уйдешь; нарушить же или не исполнить его никто из нас не должен; − для этого-то и нужна высшая милость, умягчающая закон, которая может явиться людям только в одной полномощной власти» [VIII, 253]. В качестве примера «государства без полномощного монарха» (государство-«автомат») приводит Гоголь Соединенные Штаты: «Много-много, если оно [государство. – Е.С.] достигнет того, до чего достигнули Соединенные Штаты. А что такое Соединенные Штаты? Мертвечина; человек в них выветрился до того, что и выеденного яйца не стоит» [VIII, 253]. Конечно, автор ВМ недословно передает здесь точку зрения Пушкина. Судя по стилистическим особенностям этого фрагмента, это, скорее, высказывание Гоголя, нежели Пушкина. Так, типично гоголевское − «много-много» и далее здесь же (якобы пушкинское) − «никуды», «шершавый звук», «дурак-барабан или неуклюжий тулумбас», «скрыпка».

Вместе с тем источником этого фрагмента, конечно, можно вслед за Ю.В. Манном считать статью Пушкина «Джон Теннер», опубликованную в третьем томе за 1836 г. «Современника»23. Кроме того, В.И. Анненкова (рожд. Бухарина), написавшая довольно содержательные воспоминания о русских литераторах второй четверти XIX в., приводит устное высказывание Пушкина (январь 1837г.): «Разговор был всеобщим, говорили об Америке. И Пушкин сказал: “Мне мешает восхищаться этой страной, которой теперь принято очаровываться, то, что там слишком забывают, что человек жив не единым хлебом”»24. Нечто подобное Гоголь мог прочесть и в «Москвитянине». Анонимный публицист журнала Погодина утверждал, что, хотя американцы «превзошли всех своею расширительной силою», «этим людям решительно недостает сердца – того, что мы в обширном смысле называем человечностью»25.

Интересна также перекличка гоголевской мысли о «высшей милости, умягчающей закон», с идейным содержанием пушкинского романа «Капитанская дочка», в котором идея милосердия власть имущих − Пугачева и Екатерины II − оказывается важнее идеи закона26.

Весьма близки Гоголю представления Погодина о коренном отличии «начала» русской монархии от рождения европейской государственности, конечно, в большой мере мифологизированные. Погодин утверждал, что «наш Государь был званым мирным гостем, желанным защитником, а западный государь был ненавистным пришельцем, главным врагом, от которого народ напрасно искал защиты»27. Тезис о добровольном приглашении русскими Рюрика Гоголь развил в трактате «О сословиях в государстве»: «История государства России начинается добровольным приглашеньем верховной власти. “Земля наша велика и обильна, а порядка в ней нет: придите княжить и владеть нами”, − слова эти были произне<сены> людьми вольных городов. Добровольным разумным сознаньем вольных людей установлен монарх в России» [VIII, 489]. Показательно, что по этой же исторической «схеме» Гоголь в статье «О лиризме наших поэтов» описал «начало» правления дома Романовых в XVII в. Причем выделялась идея единства «верхов» и «низов» в России: «Его начало было уже подвиг любви. Последний и низший подданный в государстве принес и положил свою жизнь для того, чтобы дать нам царя» [VIII, 257]. Под «низшим подданным», очевидно, подразумевался простолюдин Иван Сусанин, пожертвовавший жизнью во имя монархии.

Такой же возвышенно-приподнятый, но еще более упрощенный, почти лубочный характер приобретает сюжет о спасении страны в Смутное время в журнале «Маяк»: «Святая Русь была на волоске… вот-вот оборвется; Москва была в плену у поляков; <…> Уже, было, Русь пошатнулась, <…> но Бог над нами умилосердился. Он послал в душу простого мещанина нижегородского Кузьмы Минина Сухорукого доброе намерение спасти отечество [о князе Пожарском Бурачок, по-видимому, решил умолчать. – Е.С.]. При этом случае славно отличился <…> русский мужичок, крестьянин Иван Сусанин. <…> “Я не сякой-такой – отвечал им [полякам. – Е.С.] Сусанин – я Христианин Божий и слуга Царский, а вы, разбойники, не успеете в вашем проклятом замысле”»28.

На этом фоне более сдержанными (правда, с той же идеализацией «мирного» воцарения Михаила Романова) представляются слова Погодина о конце Смуты. В 1841 г. Уваров пригласил нескольких профессоров Московского университета (в т.ч. Погодина) для «научных чтений» в свое имение Поречье, где Погодин прочитал лекцию о Смуте, позже записанную и опубликованную в журнале: «К 1613 году страсти стихли; главные действующие лица сошли со сцены; бурно разлившаяся река вошла в свои берега: и вот мирно вступает на престол 17-летний юноша, который имел сыном Алексея, а внуком Петра Великого»29. Отметим, кстати, что эта статья сильно повредила репутации Погодина и Шевырева, которых, с легкой руки Белинского, стали называть «холопы знаменитого села Поречья»30. Тем не менее на деле обвинение Белинского не вполне справедливо. Во-первых, Погодин выступал против публикации статьи «Село Поречье»31; во-вторых, Шевырев вообще не ездил тогда в имение Уварова.

Оригинальную позицию по вопросу воцарения первого Романова занял в «Москвитянине» идеолог раннего славянофильства А.С. Хомяков. В 1844 г. в рецензии на постановку в Большом театре в Москве (1842 г.) оперы М.И. Глинки «Жизнь за царя» А.С. Хомяков представлял подвиг Сусанина как «подвиг любви», считая, что монархия в России была спасена не героем-одиночкой, а представителем русской общины: «Сусанин будет их [поляков. – Е.С.] проводником, но он поведет их на гибель и спасет царя. Сусанин не герой: он простой крестьянин, глава семьи, член братской общины»32. Таким образом, именно русской народ, с его общинным духом, спас монархию, помог Романову стать царем. Поэтому если Гоголь и Погодин, согласно своей патерналистской программе, считали крестьян детьми царя-отца, то Хомяков считал царя – детищем отца-народа33. Примечательно, что в этой же рецензии Хомяков развивал мысль о сакральной природе монархии и о том, что «кровью крестьянина Сусанина» куплено не только «единство Государства в нововенчанном Царе», но и «другое высшее единство, про которое говорит мед колоколов с сорока сороков Московских»34, т.е. соборное единство русского народа.

Наконец, очень интересно сопоставление позиции Гоголя в ВМ и публицистов «Москвитянина» и «Маяка» по вопросу о роли дворянства в политической системе российского самодержавия. Гоголь, как и Карамзин, называл дворянство в статье «Занимающему важное место» «явленьем <…> необыкновенным» [VIII, 360]. Карамзин оценивал дворян как «братство знаменитых слуг великокняжеских или царских», которого «блеск можно назвать отливом царского сияния». Назначение дворян в монархическом государстве оценивалось очень высоко: они «суть не отдел монаршей власти, но её главное, необходимое орудие»35.

Е.И. Анненкова тонко указала на разницу между характеристикой дворянства в ВМ и в незавершенном трактате «О сословиях в государстве». Если в трактате сказано, что «дворянство должно быть [курсив наш. – Е.С.] сосудом и хранит<елем> высокого нравственного чувства всей нации, рыцарями чести и добра» [VIII, 493], то в ВМ происходит смена модальности: «Дворянство у нас есть [курсив наш. – Е.С.] как бы сосуд, в котором заключено это нравственное благородство» [VIII, 361] 36.

Можно сказать, что Гоголь видел в дворянстве, в первую очередь, связующее звено между царем и другими сословиями. Дворянам, с точки зрения автора ВМ, дóлжно быть «управителями»: «Право над другими, если рассмотреть глубже, в основании, основано на разуме. Они [дворяне. – Е.С.] не что иное, как управители государя» [VIII, 492].

Таким образом, позиция Гоголя несколько расходилась с курсом, провозглашенным Уваровым. Ведь в уваровской «народности» было заключено два тезиса: помимо идеи противостояния России и Запада, в «народности» как глубинной духовной связи царя с народом декларировалось стремление монархии расширить свою социальную базу и получить непосредственную опору в «народе» (в широком значении этого слова), т.е. в подданных вообще, а не только в дворянстве, хотя оно, конечно, сохраняло преимущества. Ведь после восстания декабристов (1825 г.) доверие Николая I к дворянству пошатнулось. На первый план император всё явственнее выдвигал не интересы дворянства, а общегосударственные интересы. По справедливой мысли Б.Н. Миронова, «дворянство перестало быть правящим сословием, хотя осталось привилегированным сословием: сословные дворянские интересы были приоритетны для верховной власти, но не сравнительно с государственными интересами, а сравнительно с интересами других сословий»37.

Следует отметить, что в концепции Уварова «верноподданный» народ даже противопоставлялся оппозиционно настроенному дворянству38. Хотя к 1840-м гг. этот пафос в государственной идеологии снижается, все же некоторое расхождение в акцентах у Уварова и Гоголя можно обнаружить. Это позволяет поставить под сомнение тезис И.А. Виноградова о полном согласии по идеологическим вопросам министра народного просвещения и писателя и чуть ли не о реализации Гоголем социального заказа Уварова39. Более точным представляется утверждение Е.И. Анненковой о том, что Гоголь всегда и, в частности, в данном случае строит свою консервативную концепцию, «не претендующую на абсолютную новизну, однако явно дистанцирующуюся от чужого знания»40.

Авторы консервативных журналов первой половины 1840-х гг. вслед за Уваровым постоянно писали о прямой связи царя с народом, а тема дворянства как «посредника» между ними нигде не освещалась. Например, изображая приезд Николая I в Москву в 1841 г., анонимный публицист «Москвитянина» следующим образом характеризует отношения царя и народа: «…народ чисто русский живо чувствует, ясно понимает этот родственный кровный союз, этот священный завет единства и любви между Царем и Царством, источник и корень нашего могущества»41. О «прямой» связи царя с народом, которая обеспечивает незыблемость самодержавия, постоянно писали и в «Маяке»: «Там, где монарх Самодержавен, // И чтим народом, как отец, // Могуществом Он Царству равен // На нем не зыблется венец…»42.

Важная проблема, над которой размышлял Гоголь в ВМ, говоря о роли дворянства в современном ему обществе, – это проблема бюрократии и бюрократизма в России в 1840-е гг. Автор ВМ скептически смотрел на бюрократизм, который особенно стал заметен в эпоху правления Николая I. В письме «Занимающему важное место», адресованном, по всей видимости, А. П. Толстому и запрещенном цензурой (опубликовано только в 1867 г.), Гоголь наставлял своего адресата – генерал-губернатора, что в случае правильного управления губернией «ваша собственная канцелярия сделается маленькой и вовсе не будет походить на те чудовищные, огромные канцелярии, какие заводят другие начальники». Раздутые штаты чиновников «наносят много вреда тем, что отберут у всех чиновников их дела, образуют собою вдруг новую инстанцию, и, стало быть, новые затруднения дадут нечувствительно образоваться какому-нибудь новому полномочному лицу, иногда вовсе ни для кого незримому, в виде простого секретаря, но через руки которого станут проходить все дела». Такая организация управления губернией, по Гоголю, обязательно приведет к распространению взяточничества и казнокрадства: «<…> у секретарей явится какая-нибудь любовница, из-за ней − интриги, ссоры, а с ними вместе и сам черт путаницы, который как тут во всякое время; и дело кончится тем, что, сверх нанесенья новых беспорядков и сложностей, пожрется несметное количество казенных сумм» [VIII, 358]. «Храни вас Бог от заведенья канцелярии», — подводит итог своим размышлениям Гоголь.

Интересно, что точно так же проявлял недоверие к бюрократии Карамзин. Выступая против М.М. Сперанского и критикуя внутреннюю политику Александра I за формализм и, соответственно, бюрократизм, автор записки «О древней и новой России…» утверждал: «Главная ошибка законодателей сего царствования состоит в излишнем уважении форм государственной деятельности: от того – изобретение различных министерств, учреждение Совета и проч.»43.

Подобное отношение Гоголя и Карамзина к бюрократии ещё раз подтверждает вывод Т.П. Вязовик и Ю.Н. Солонина о недоверии консервативных мыслителей к бюрократии, т.к. она «в целом рационализировала социально-политическое пространство, готовила почву для введения его в правовое поле»44. Однако представляется что, глубинные причины у названных русских консерваторов были несколько иные. Если традиционно консерваторы опасались лишения самодержавия его сакральной природы и возможности ставить милосердие выше закона, то у Гоголя, например, главным оказался всё же «черт путаницы», «беспорядок», который всегда сопутствует бюрократизму.

В консервативных журналах 1840-х гг. антибюрократическая тема практически полностью отсутствует. Это можно отчасти объяснить цензурным запретом на любое изображение чиновников в прессе. Не случайно А.Х. Бенкендорф предлагал Уварову закрыть «Москвитянин» уже после выхода второго номера за 1841 г. за два «анекдота» о чиновниках45. После этого Погодин стал осмотрительнее и темы бюрократии и проблемы бюрократизма старался обходить. В «Маяке» в одной из статей Бурачка указывалось, что отсутствие бюрократизма обеспечивает нужную («прямую») связь монарха с народом: «Между царем и народом находятся законы. Самые лучшие законы нигде с такою скоростью не могут быть исполняемы, как в монархическом государстве»46.

Итак, сопоставление ВМ и публикаций консервативных авторов 1840-х гг. на темы функционирования самодержавия в России и его особенностей позволяет увидеть их принципиальное сходство. Надсословный характер монархии, её сакральная природа, необходимое «возвышение» царя над законом ради принципа милосердия – вот заявленные в ВМ идеи, которые корреспондируют с подобными в русской консервативной журналистике первой половины 1840-х гг. Между тем многое в концепции Гоголя и, прежде всего, его понимание роли дворянства не укладывается в идеологию русских консервативных журналов, позиции которых ближе к теории Уварова, чем позиция автора ВМ.

 


  1. Гоголь Н.В. Полн. собр. соч.: в 14 т. [М.;Л.], 1937–1952. Т. XIII. С. 33-34. В дальнейшем произведения Гоголя цитируются по этому изданию с указанием римской цифры – тома, арабской – страницы в тексте в квадратных скобках. (Gogol' N.V. Poln. sobr. soch.: v 14 t. [M.;L.], 1937–1952. T. XIII. S. 33-34. V dal'neyshem proizvedeniya Gogolya tsitiruyutsya po etomu izdaniyu s ukazaniem rimskoy tsifry – toma, arabskoy – stranitsy v tekste v kvadratnykh skobkakh.)
  2. При подсчете процентного соотношения семантических полей в книге Гоголя использован метод итальянского слависта Г. Карпи. Подробное описание метода см.: Карпи Г. «Деньги до зарезу нужны»: тема денег и агрессии в «Братьях Карамазовых» (Опыт статистического анализа) // Philologica. 2012. Т. 9. № 21–23. С. 75–103. Применительно к ВМ этот метод применен в нашей статье: «Выбранные места из переписки с друзьями» Н.В. Гоголя: Православие – Самодержавие – Народность (попытка статистического анализа) // Studia Slavica. Таллин, 2013. Вып. 11 (в печати). (Pri podschete protsentnogo sootnosheniya semanticheskikh poley v knige Gogolya ispol'zovan metod ital'yanskogo slavista G. Karpi. Podrobnoe opisanie metoda sm.: Karpi G. «Den'gi do zarezu nuzhny»: tema deneg i agressii v «Brat'yakh Karamazovykh» (Opyt statisticheskogo analiza) // Philologica. 2012. T. 9. № 21–23. S. 75–103. Primenitel'no k VM etot metod primenen v nashey stat'e: «Vybrannye mesta iz perepiski s druz'yami» N.V. Gogolya: Pravoslavie – Samoderzhavie – Narodnost' (popytka statisticheskogo analiza) // Studia Slavica. Tallin, 2013. Vyp. 11 (v pechati).))
  3. Например, о зависимости социально-политических идей Гоголя от «Монархии» Данте написал еще в 1901 г. Н.И. Черняев. См.: Черняев Н.И. О развитии монархических начал в русской литературе // Черняев Н.И. Необходимость самодержавия для России, природа и значение монархических начал. Этюды, статьи и заметки. Харьков, 1901. С. 316–329. (Sm.: Chernyaev N.I. O razvitii monarkhicheskikh nachal v russkoy literature // Chernyaev N.I. Neobkhodimost' samoderzhaviya dlya Rossii, priroda i znachenie monarkhicheskikh nachal. Etyudy, stat'i i zametki. Khar'kov, 1901. S. 316–329). О возможной ориентации Гоголя на платоновское «Государство» см.: Анненкова Е.И. Гоголь и русское общество. СПб, 2012. С. 227. (Annenkova E. I. Gogol' i russkoe obshchestvo. Sankt-Peterburg, 2012. S. 227.) Связь ВМ и карамзинской записки «О древней и новой России…» отмечалась в работах: Пивоваров Ю.С. Время Карамзина и «Записка о древней и новой России» // Карамзин Н.М. Записка о древней и новой России в ее политическом и гражданском отношениях. М., 1991. С. 15; Лотман Ю.М. «“О древней и новой России в ее политическом и гражданском отношениях” Карамзина – памятник русской публицистики начала ХIХ века // Лотман Ю.М. Сотворение Карамзина. Статьи и исследования 1957–1990. Заметки и рецензии. СПб, 1997. С. 594; Воропаев В.А. Гоголь как мыслитель // Н.В. Гоголь и его творческое наследие. Десятые юбилейные Гоголевские чтения. М., 2010. С. 42-43.(Pivovarov Yu.S. Vremya Karamzina i «Zapiska o drevney i novoy Rossii» // Karamzin N.M. Zapiska o drevney i novoy Rossii v ee politicheskom i grazhdanskom otnosheniyakh. Moskva, 1991. S. 15; Lotman Yu.M. «“O drevney i novoy Rossii v ee politicheskom i grazhdanskom otnosheniyakh” Karamzina – pamyatnik russkoy publitsistiki nachala KhIKh veka // Lotman Yu.M. Sotvorenie Karamzina. Stat'i i issledovaniya 1957–1990. Zametki i retsenzii. Sankt-Peterburg, 1997. S. 594; Voropaev V.A. Gogol' kak myslitel' // N.V. Gogol' i ego tvorcheskoe nasledie. Desyatye Yubileynye Gogolevskie chteniya. Moskva, 2010. S. 42-43.)
  4. Анненкова Е.И. «О сословиях в государстве»: незавершенный трактат или набросок «Выбранных мест из переписки с друзьями»? // Н.В. Гоголь: Материалы и исследования. Вып. 2. М., 2009. С. 148. (Annenkova E. I. «O sosloviyakh v gosudarstve»: nezavershennyy traktat ili nabrosok «Vybrannykh mest iz perepiski s druz'yami»? // N.V. Gogol': Materialy i issledovaniya. Vyp. 2. Moskva, 2009. S. 148.)
  5. Погодин М.П. Крестьянин Иван Посошков, государственный муж времен Петра Великого // Москвитянин. 1842. № 3. С. 69. (Pogodin M.P. Krest'yanin Ivan Pososhkov, gosudarstvennyy muzh vremen Petra Velikogo // Moskvityanin. 1842. № 3. S. 69.)
  6. Во время создания ВМ Гоголь явно оценивал Руссо, с его идеями «общественного договора», как одного из «европейских философов-законодателей» [VIII, 363], которые внутренне чужды основам русской народной жизни. Примечательно наблюдение Е.А. Смирновой о том, что в художественных произведениях Гоголя 1840-х гг. исчезают все прежде существовавшие реминисценции из «Общественного договора» (Смирнова Е.А. Общественная и эстетическая позиция Гоголя в последнее десятилетие его жизни // Освободительное движение в России. Саратов, 1975. Вып. 4. С. 60. (Smirnova E.A. Obshchestvennaya i esteticheskaya pozitsiya Gogolya v poslednee desyatiletie ego zhizni // Osvoboditel'noe dvizhenie v Rossii. Saratov, 1975. Vyp. 4. S. 60). Правда, исследовательница не приводит ни одного конкретного примера подобных реминисценций.
  7. См., напр.: Барабаш Ю.Я. Гоголь: Загадка «Прощальной повести»: «Выбранные места из переписки с друзьями»: Опыт непредвзятого прочтения. М., 1993. С. 151-152. (Sm., napr.: Barabash Yu.Ya. Gogol': Zagadka «Proshchal'noy povesti»: «Vybrannye mesta iz perepiski s druz'yami»: Opyt nepredvzyatogo prochteniya. Moskva, 1993. S. 151-152.)
  8. Флоровский Г. Пути русского богословия. 3-е изд. Париж, 1983. С. 267. (Florovskiy G. Puti russkogo bogosloviya. 3-e izd. Parizh, 1983. S. 267.)
  9. Виноградов И.А. Гоголь – художник и мыслитель: Христианские основы миросозерцания. М., 2000. С. 364. (Vinogradov I. A. Gogol' – khudozhnik i myslitel': Khristianskie osnovy mirosozertsaniya. Moskva, 2000. S. 364.)
  10. Шевырев С.П. <Рец. на:> Акты исторические, собранные и изданные Археологическою Комиссиею. СПб, 1841. // Москвитянин. 1842. № 1. С. 246. (Shevyrev S. P. <Rets. na:> Akty istoricheskie, sobrannye i izdannye Arkheologicheskoyu Komissieyu. Sankt-Peterburg, 1841 // Moskvityanin. 1842. № 1. S. 246.)
  11. Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка. М., 1981. Т. 2. С. 676. (Dal' V.I. Tolkovyy slovar' zhivogo velikorusskogo yazyka. Moskva, 1981. T. 2. S. 676.)
  12. Погодин М.П. Крестьянин Иван Посошков… С. 69. (Pogodin M.P. Krest'yanin Ivan Pososhkov… S. 69.)
  13. Солоницын В.А. Царь – рука Божья. Быль времен Петра Великого // Москвитянин. 1841. № 7. С. 104. (Solonitsyn V.A. Tsar' – ruka Bozh'ya. Byl' vremen Petra Velikogo // Moskvityanin. 1841. № 7. S. 104.)
  14. Бурачок С.А. <Рец. на:> Кулжинский И. Русская книга для грамотных людей. СПб, 1841. // Маяк. 1842. № 5. С. 17. (Burachok S. A. <Rets. na:> Kulzhinskiy I. Russkaya kniga dlya gramotnykh lyudey. Sankt-Peterburg, 1841 // Mayak. 1842. № 5. S. 17.)
  15. [Без подп.] Основы народного благоденствия // Маяк. 1842. № 2. С. 2. ([Bez podp.] Osnovy narodnogo blagodenstviya // Mayak. 1842. № 2. S. 2.)
  16. Бурачок С.А. Русская народность // Маяк. 1841. № 17-18. С. 14. (Burachok S.A. Russkaya narodnost' // Mayak. 1841. № 17-18. S. 14.)
  17. Преобладание в правлении Петра I идеологической ориентации на десакрализованную монархическую власть отмечено уже в переносе столицы из Москвы в Петербург: «Из двух путей – столицы как средоточия святости и столицы, осененной тенью императорского Рима, – Петр избрал второй» (Лотман Ю.М., Успенский Б.А. Отзвуки концепции «Москва – третий Рим» в идеологии Петра Великого (К проблеме средневековой традиции в культуре барокко) // Художественный язык Средневековья. М., 1982. С. 239. (Lotman Yu. M., Uspenskiy B. A. Otzvuki kontseptsii «Moskva – tretiy Rim» v ideologii Petra Velikogo (K probleme srednevekovoy traditsii v kul'ture barokko) // Khudozhestvennyy yazyk Srednevekov'ya. Moskva, 1982. S. 239).
  18. Иваницкий А.И. Гоголь. Морфология земли и власти. М., 2000. С. 27-28. (Ivanitskiy A.I. Gogol'. Morfologiya zemli i vlasti. Moskva, 2000. S. 27-28.)
  19. [Без подп.] Листок из современной Ярославской летописи // Москвитянин. 1841. № 7. С. 251. ([Bez podp.] Listok iz sovremennoy Yaroslavskoy letopisi // Moskvityanin. 1841. № 7. S. 251.)
  20. Бурачок С.А. <Рец. на:> Кулжинский И. … С. 24. (Burachok S.A. <Rets. na:> Kulzhinskiy I. … S. 24.)
  21. Барабаш Ю.Я. Указ. соч. С. 152. (Barabash Yu.Ya. Ukaz. soch. S. 152.)
  22. Карамзин Н.М. Указ. соч. С. 105. (Karamzin N.M. Ukaz. soch. S. 105.)
  23. Манн Ю.В. Гоголь. Завершение пути: 1845–1852. М., 2009. С. 33. (Mann Yu. V. Gogol'. Zavershenie puti: 1845–1852. Moskva, 2009. S. 33.)
  24. Цит. по: Виноградов И.А., Воропаев В.А. Комментарии // Гоголь Н.В. Полное собрание сочинений и писем: в 17 т. М.; Киев, 2009. Т. 6. С. 575. (Tsit. po: Vinogradov I.A., Voropaev V.A. Kommentarii // Gogol' N.V. Polnoe sobranie sochineniy i pisem: v 17 t. M.; Kiev, 2009. T. 6. S. 575.) См. также: Белоногова В.Ю. Выбранные места из мифов о Пушкине. Нижний Новгород, 2003. С. 85–92. (Sm. takzhe: Belonogova V.Yu. Vybrannye mesta iz mifov o Pushkine. Nizhniy Novgorod, 2003. S. 85–92.)
  25. [Без подп.] Американские штаты при Гаррисоне // Москвитянин. 1841. № 4. С. 543. ([Bez podp.] Amerikanskie shtaty pri Garrisone // Moskvityanin. 1841. № 4. S. 543.)
  26. См. об этом: Лотман Ю.М. Идейная структура «Капитанской дочки» // Лотман Ю.М. Пушкин. СПб, 2009. С. 212 –227. (Sm. ob etom: Lotman Yu.M. Ideynaya struktura «Kapitanskoy dochki» // Lotman Yu.M. Pushkin. Sankt-Peterburg, 2009. S. 212–227.)
  27. Погодин М.П. Параллель русской истории с историей европейских государств относительно начала // Москвитянин. 1845. № 1. С. 12. (Pogodin M.P. Parallel' russkoy istorii s istoriey evropeyskikh gosudarstv otnositel'no nachala // Moskvityanin. 1845. №1. S. 12.)
  28. Бурачок С.А. <Рец. на:> Кулжинский И. … С. 19-20. (Burachok S.A. <Rets. na:> Kulzhinskiy I. … S. 19-20.)
  29. [Давыдов И.И.] Село Поречье // Москвитянин. 1841. № 9. С. 183. ([Davydov I.I.] Selo Porech'e // Moskvityanin. 1841. № 9. S. 183.)
  30. Белинский В.Г. Полное собрание сочинений: в 13 т. М., 1956. Т. 12. С. 108. (Belinskiy V.G. Polnoe sobranie sochineniy: v 13 t. Moskva, 1956. T. 12. S. 108.)
  31. Барсуков Н.П. Жизнь и труды М.П. Погодина. СПб, 1892. Т. 6. С. 352. (Barsukov N.P. Zhizn' i trudy M.P. Pogodina. Sankt-Peterburg, 1892. T. 6. S. 352. ) Как указывает Барсуков, статья была написана И. И. Давыдовым и была напечатана в «Москвитянине» под сильным нажимом Уварова.
  32. Хомяков А.С. Опера Глинки «Жизнь за царя» // Москвитянин. 1844. № 5. С. 102. (Khomyakov A.S. Opera Glinki «Zhizn' za tsarya» // Moskvityanin. 1844. № 5. S. 102.)
  33. См. об этом подробнее: Флоренский П.А. Около Хомякова. Сергиев Посад, 1916. С. 24-25. (Florenskiy P.A. Okolo Khomyakova. Sergiev Posad, 1916. S. 24-25.)
  34. Хомяков А.С. Указ. соч. С. 103. (Khomyakov A.S. Ukaz. soch. S. 103.)
  35. Карамзин Н.М. Указ. соч. С. 105, 107. (Karamzin N.M. Ukaz. soch. S. 105, 107.)
  36. Анненкова Е.И. О сословиях в государстве… С. 156-157. (Annenkova E.I. O sosloviyakh v gosudarstve… S. 156-157.)
  37. Миронов Б.Н. Социальная история в России периода империи (XVIII – начало XIX в.). Генезис личности, демократической семьи, гражданского общества и правового государства. СПб, 2000. Т. 2. С. 148. (Mironov B.N. Sotsial'naya istoriya v Rossii perioda imperii (XVIII – nachalo XIX v.). Genezis lichnosti, demokraticheskoy sem'i, grazhdanskogo obshchestva i pravovogo gosudarstva. Sankt-Peterburg, 2000. T. 2. S. 148.)
  38. См. об этом подр.: Славянофильство и западничество: консервативная и либеральная утопия в работах Анджея Валицкого. Реф. сб. Вып. 1. М., 1991. (Sm. ob etom podr.: Slavyanofil'stvo i zapadnichestvo: konservativnaya i liberal'naya utopiya v rabotakh Andzheya Valitskogo. Ref. sb. Vyp. 1. Moskva 1991.)
  39. Виноградов И.А. Гоголь и Уваров: Неизвестная страница биографии писателя // Н.В. Гоголь: Загадка третьего тысячелетия: Первые Гоголевские чтения: Сб. докл. М., 2002. С. 189–202. (Vinogradov I.A. Gogol' i Uvarov: Neizvestnaya stranitsa biografii pisatelya // N.V. Gogol': Zagadka tret'ego tysyacheletiya: Pervye Gogolevskie chteniya: Sb. dokl. Moskva, 2002. S. 189–202.)
  40. Анненкова Е.И. Гоголь и русское общество… С. 215. (Annenkova E.I. Gogol' i russkoe obshchestvo… S. 215.)
  41. [Без подп.] Московская летопись // Москвитянин. 1841. № 6. С. 547. ([Bez podp.] Moskovskaya letopis' // Moskvityanin. 1841. № 6. S. 547.)
  42. [Без подп.] Основы народного благоденствия… С. 2. ([Bez podp.] Osnovy narodnogo blagodenstviya… S. 2.)
  43. Карамзин Н.М. Указ. соч. С. 98. (Karamzin N.M. Ukaz. soch. S. 98.)
  44. Вязовик Т.П., Солонин Ю.Н. Консервативный дискурс и социоэкономические практики консерваторов (конец XVIII – начало XX в.) // Консерватизм: социально-экономические учения. СПб, 2009. С. 11. (Vyazovik T.P., Solonin Yu.N. Konservativnyy diskurs i sotsioekonomicheskie praktiki konservatorov (konets XVIII – nachalo XX v.) // Konservatizm: sotsial'no-ekonomicheskie ucheniya. Sankt-Peterburg, 2009. S. 11.)
  45. Уже после выхода второго номера «Москвитянина» А.Х. Бенкендорф писал С.С. Уварову 13 марта 1841 г.: «Во 2 части журнала Москвитянина, издаваемого М. Погодиным, в отделении “Смесь” напечатаны два анекдота о чиновниках», такое изображение «доказывает грубое безвкусие, развращенность понятий, ложный и вредный взгляд на предметы государственные и неблагонамеренность самого издателя – недостатки слишком недозволительные в звании журналиста. Этих причин, по моему мнению, было бы весьма достаточно, чтобы воспретить г. Погодину издание Москвитянина» (РГИА. Ф. 772. Оп. 1. Ед. хр. 1017. Л. 10, 11). В этот раз Уваров ограничился выговором Погодину.
  46. Бурачок С.А. Русская народность // Маяк. 1841. № 17-18. С. 14. (Burachok S.A. Russkaya narodnost' // Mayak. 1841. № 17-18. S. 14.)