- Русский
- English
“Krasniy Smekh”, a “Lost” Tomsk Magazine at the Time of the First Russian Revolution: Content and Design Characteristics
Жилякова Наталия Вениаминовна
доктор филологических наук, профессор кафедры теории и практики журналистики факультета журналистики Национального исследовательского Томского государственного университета, retama@yandex.ru
Natalia V. Zhilyakova
PhD, Professor at the Chair of Theory and Practice of Journalism, Faculty of Journalism, National Research Tomsk State University, retama@yandex.ru
Аннотация
В статье рассматривается история малоисследованного сатирического журнала «Красный смех», который вышел в Томске в 1906 г. Анализируются особенности его содержания и оформления, определяется место журнала среди сатирических изданий Томска периода Первой русской революции. Делается вывод о том, что история «Красного смеха» дополняет сведения о развитии сатирической журналистики Томска и России в целом, дает возможность для создания полной картины становления системы СМИ в 1905−1907 гг.
Ключевые слова: «Красный смех», сатирическая журналистика, Томск.
Abstract
The paper examines the history of the little-studied satirical magazine "Krasniy Smekh", which was released in Tomsk in 1906. Its content and design characteristics are analyzed and the place of the magazine among Tomsk satirical publications during the First Russian Revolution is defined. The author of the paper concludes that the history of the "Krasniy Smekh” contributes to what is known about the development of satirical journalism in Tomsk and Russia as a whole and makes it possible to create a complete picture of the development of the media system in 1905−1907.
Key words: "Krasniy Smekh", satirical journalism, Tomsk.
Сатирическая журналистика Сибири, как и всей России, пережила период расцвета в годы Первой русской революции 1905−1907 гг. Издания этого периода изучены достаточно подробно1, однако до сих пор исследователи обнаруживают сатирические журналы и газеты, по разным причинам «выпавшие» из сферы научной рефлексии. К таким «потерянным» сатирическим изданиям периода первой русской революции относится журнал «Красный смех», один номер которого вышел в Томске в 1906 г. и немедленно был запрещен цензурой.
Целью настоящей работы является введение журнала «Красный смех» в научный оборот, выявление содержательных и оформительских особенностей номера. Методами исследования являются историко-типологический и текстологический.
Основной причиной «потери» томского журнала «Красный смех» является его отсутствие в библиотечных и архивных фондах города Томска. Первый и единственный номер журнала вышел в 1906 г., он не упоминался в дореволюционных списках сатирических журналов2, сведения о журнале отсутствуют и в Сибирской советской энциклопедии3. «Красный смех» был обнаружен в столичных архивах в советский период, с этого времени он отражается в каталогах периодики4.Однако исследование журнала по-прежнему затруднялось его пребыванием вне Томска: из-за одного номера затевать дорогостоящую командировку, конечно, не имело смысла. Остается открытым вопрос о том, почему к журналу не обращались столичные исследователи, изучающие сатирическую журналистику начала XX в. Возможно, он казался малоинтересным и вторичным по сравнению с блестящей санкт-петербургской и московской сатирической журналистикой этого периода.
Автору настоящей работы удалось в ходе исследований сибирской дореволюционной периодической печати познакомиться со многими «фантомными» изданиями Томска, хранящимися в фондах Российской государственной библиотеки (г. Москва) и Российской национальной библиотеки (г. Санкт-Петербург), в числе их оказался и журнал «Красный смех». Необходимо добавить, что история «потери и обретения» «Красного смеха» в определенном смысле является довольно обычной для многих изданий периода Первой русской революции. Современные историки журналистики подчеркивают: «На сегодняшний день сатирические журналы 1905−1907 гг. являются библиографической редкостью. Их полного комплекта нет ни в одном из книгохранилищ страны»5.
Об издании журнала сохранилось крайне мало материалов. В Государственном архиве Томской области сведений о журнале не обнаружено. Что же касается дела о «Красном смехе», хранящемся в Российском государственном историческом архиве, к нему оказался затруднен доступ: обнаружены карточки только старого образца, нужна дальнейшая поисковая работа для работы с делом. В томской периодике сохранилась лишь информация о запрещении издания. Об этом писала газета «Сибирская мысль» в № 18 от 12 ноября 1906 г. (рубрика «Местная жизнь»): «Закрытие “Красного смеха”. На днях произведен обыск в квартире редактора-издательницы сатирического листка “Красный смех” г-жи Удоновой, причем предосудительного найдено ничего не было. Листок “Красный смех” по распоряжению администрации закрыт на все время военного положения»6. Именно эта информационная заметка позволяет говорить о том, что «Красный смех» был выпущен не позднее 12 ноября 1906 г., скорее всего в конце октября – начале ноября 1906 г.
Сохранившийся номер журнала открывался титулом, обозначавшим типологическую принадлежность «Красного смеха»: «литературно-сатирический еженедельник». Здесь же был указан год издания – 1906 (однако ни числа, ни месяца не было приведено), порядковый номер выпуска (№ 1) и цена номера – 15 копеек (это была средняя цена для издания такого рода). Ниже по центру полосы помещался рисунок, выполненный в красном цвете. На нем было изображено мужское лицо, возможно, Леонида Андреева, поскольку словосочетание «красный смех» было широко известно в России именно в связи с повестью писателя, опубликованной еще в 1904 г. Под изображением было стихотворение «Красный смех» (без подписи), рисующее картину пробуждения в России нового явления – «рокового смеха», «красного рокового смеха». Но если у Л. Андреева красный смех был олицетворением военного ужаса, безумия и смерти, то в томском журнале этот образ переосмыслен в более позитивном ключе. Автор стихотворения рисует обстоятельства, при которых начинает звучать этот «роковой смех»:
«Если горе гнетет без пощады людей,
Если ужас холодный рукою своей
Неустанно сжимает людские сердца,
Если смерть сторожит у крыльца
И героев ряды без пощады разит,
И бедой каждый час и минута грозит». (Здесь и далее все цитаты приводятся по изданию: Красный смех. 1906. № 1).
Красный смех в новых обстоятельствах «слабым силу дает и на бой беспощадный зовет», он поднимает на бой «всех, кто молод и смел, всех, кто силен душой», и он все сильнее «растет, красным вихрем идет и победную песню поет».
В завершение стихотворения красный смех приобретает общероссийский масштаб:
«Этот смех целый год по России гремит
И народа врагов без пощады клеймит;
Скоро вспомнят они в страшный час боевой
Этот смех, красный смех роковой».
Таким образом, словосочетание «красный смех» в стихотворении являлось метафорой революционного движения, соответствуя социал-демократическому настроению неизвестного автора. Этот мотив подкреплялся рисунком внизу стихотворения – птицей, летящей над морем, возможно буревестником, что вызывало в памяти уже горьковскую «Песню о Буревестнике» (1901 г.). Созданный на пересечении двух эстетических систем известных российских писателей – Леонида Андреева и Максима Горького, образ «красного смеха» в томском журнале приобретал дополнительный смысловой объем для сибирского читателя, знакомого с первоисточниками. Обращение к методам рецепции было обусловлено, по-видимому, и надеждой на обход цензуры.
Вторая полоса также была отдана под стихотворение: оно называлось «Казнь» и было подписано инициалами «В.К.». Произведение описывало сцену расстрела, происходящего утром на пустыре «спящей столицы». При виде свежей насыпи автор задавался вопросом:
«Кого ж в эту яму, в предутренней мгле
Зароют, чью молодость, силу –
Засыплют комками промерзшей земли
И грубо затопчут ногами,
Кому роковое, бездушное “пли”
Последними будут словами?»
Образ того, кого ведут на казнь, соответствовал представлениям о молодом революционере, отдающем жизнь за свои убеждения. Он нарисован автором с большим сочувствием и симпатией:
«Вот он… Молодой еще, бледен челом…
Рука в перевязке белела…
Как пойманный сокол с разбитым крылом,
Смотрел он сурово и смело….»
Его палачи – подневольные солдаты, они не высказывают радости по поводу того, что им предстоит («угрюмы солдатские лица»), но и не осмеливаются нарушить приказ:
«Отчетливо, громко в солдатских рядах
Команды слова прозвучали,
И брякнули ружья к плечу на прицел,
Томительно миг этот длился....»
В последний момент приговоренный к смертной казне попытался произнести лозунг, выражающий дорогие для него убеждения, ради которых он идет на смерть, но выстрел оборвал его слова:
«Он громко воскликнул, спокоен и смел −
“Да здравствует…”
Залп раскатился».
Характеристика героя, который смотрит «сурово и смело», не протестует и не сожалеет ни о чем, производит сильное эмоциональное впечатление. Читателю не сообщалось, за что было решено расстрелять молодого человека, но совершенно очевидно, что это связанно с политикой, с революционной ситуацией 1905−1907 гг.
От событий общероссийского масштаба авторы «Красного смеха» переходили к местной жизни. Черносотенному погрому 20−22 октября 1905 г. – событию, произошедшему в Томске год назад, − была посвящена статья «Жертвы 20-го октября», также принадлежащая автору «В.К.». К ней был предпослан эпиграф из книги «История Парижской Коммуны» французского политического деятеля, публициста и писателя Артура Арну: «Шапки долой! – мы будем говорить о мертвецах коммуны!». Статья томского публициста и по сути, и текстологически перекликалась с произведением Арну: если французский писатель вспоминал о «мучениках коммуны», то «В.К.» − о тех, кто погиб во время черносотенного погрома 1905 г., о «жертвах 20-го октября». Вслед за Арну «В.К.» вопрошал: «Сколько их было?!», предлагая спросить об этом «у безвестных братских могил» или у «мрачных полуразрушенных стен сгоревших зданий, стен, на которых еще сохранились следы ружейных пуль». «В.К.» рисовал трагические сцены гибели людей в огне, от рук «озверелой толпы», от «ружейной пули». Отдельные строки были посвящены «светлому образу одного юноши», имя которого осталось неизвестным. Он не мог помочь своим товарищам, но смог «разделить их участь» − крикнул в толпе «Долой палачей! Да здравствует…», после чего был растерзан на месте. В заключение автор выражал уверенность в том, что память об этих жертвах будет жить долгие годы, к ним будут относиться как к святыне, поскольку в могилах «спит беззаветная любовь к ближнему» и «непобедимое мужество».
Следующее стихотворение, «Памяти жертв (20 октября 1905 года)», продолжало прежнюю тему. Оно принадлежало автору, обозначенному инициалами «П.К.» (под ними скрывался журналист П.А. Казанский). Произведение начиналось строками из знаменитого похоронного марша русского революционного движения: «Вы жертвою пали в борьбе роковой…». Но далее текст относился уже к томским событиям, поскольку автор с сочувствием писал:
«Толпе вы забавой служили,
В жестокой, кровавой расправе зверей
Вы головы ваши сложили».
Погром в стихотворении характеризуется как «безумная, страшная казнь», которая затмила собой свободу. Основные идеи перекликались с предыдущим прозаическим текстом: здесь осуждалась «безумная толпа», описывались ужасные обстоятельства гибели людей («свирепое пламя пылало», «стлался клубами зловещими дым» и т.д.), выражалась уверенность в том, что «в душу людей / Предсмертные стоны запали». Это произведение также заканчивалось выражением надежды на то, что в будущем этот день не будет забыт:
«Настанет пора, и проснется народ
И к жизни и мести воспрянет,
И, сбросив тяжелый, мучительный гнет,
С любовью погибших помянет».
Завершало комплекс материалов, посвященных черносотенному погрому, стихотворение «Плач о губернаторе» с подзаголовком «Воспоминание о 20-м октября», автор «J.X.». В нем перечислялись представители томской власти (квартальный, казак), а также «представитель сотни черной, / Здоровенный хулиган», которые оплакивали своего «благодетеля», бывшего томского губернатора Азанчевского-Азанчеева (общество винило его в потворстве черносотенцам, что и привело к трагическому исходу):
«Горько плачет Вахрамеев:
“Ох, беда моя, беда!
Азанчевский-Азанчеев
Закатился навсегда!
Где ты, где, дружок-приятель,
В чужедальной стороне?...
Пожалей меня, создатель,
И верни его ко мне…”» (и т.д.).
Кроме воспоминаний об октябрьских событиях 1905 г., в журнале «Красный смех» разрабатывались темы столичной – министерской и думской − жизни, местной политики, крестьянский вопрос.
Одним из самых объемных материалов выпуска стала «фантазия» К. Порфирьева, под названием «Орудие твердой власти». Это рассказ о приобретении министром народного просвещения фантастического прибора, позволяющего читать мысли, и его неудачной «апробации» на заседании совета министров: в любом российском городе, как неожиданно для себя выяснили министры, им слышались «голоса то негодующие, то злорадствующие, то озлобленные, то торжествующие… и ни одного голоса искреннего сочувствия!». Не оправдал надежд даже господин Грингмут: «почтенный публицист был в эту минуту занят расчетом, какую субсидию дадут ему либералы за поддержку их министерства, если оно возникнет». Итогом эксперимента стало всеобщее разочарование, отставка и отъезд всего кабинета министров в полном составе за границу.
Тематически к «фантазии» примыкала зарисовка «Интересное медицинское открытие», повествующая об обнаружении у К.П. Победоносцева своеобразной болезни, причем она «поражает, по-видимому, исключительно высших сановников государства». Автор описывал такие симптомы, как «легкая степень мании преследования», «потеря сна и аппетита», а также возникновение «галлюцинаций, во время которых больному мерещатся разнообразные предметы без всякой видимой связи, как то: апельсины, браунинги, фонарные столбы и т.п.». Лекарством же, как и в предыдущем случае, являлось открытое чиновниками универсальное средство от всех неприятностей российской жизни − «выезд заболевшего за границу».
Сатирическое описание Думы содержалось также в небольшом стихотворении «Из восточных разговоров» (подписано «Шурум-Бурум»), в котором герой, объясняя, что такое Дума, отсылал собеседника к зарубежному опыту:
«А парламынт ты видал
За границым тоже?...
Ну, так Дума на него
Совсым ны похожа!»
По сравнению с фантастическими зарисовками жизни высших сановников и думцев, написанных с большим юмором, резким контрастом выглядело стихотворение «Песнь о веревке», подписанное «Дон Валентино» (это псевдоним томского сатирика В. Курицына). Здесь явно были слышны некрасовские мотивы в описаниях тяжелого крестьянского труда:
«На взгорьях родимой долины
Колышется зреющий лен…
Здесь гнулись мужицкие спины,
Мужицким он потом вспоен…
Соткут этот лен, обмолотят,
Пеньку кулакам продадут.
Те “щедро” крестьянам заплатят
И в город пеньку повезут…»
Главный «герой» произведения – лен, из которого производят веревку, а ее, в свою очередь, везут «на лихую расправу / В голодный бунтующий край», и на этой же веревке вешают того самого мужика, который вырастил лен. Эта ситуация описывается как решение слепой судьбы, однако сатирический пафос, заложенный в произведении, явно указывает на виновника трагедии – «усмирителя сурового», который расправляется с мужицкими голодными бунтами.
Остальные материалы выпуска были посвящены местной жизни: зарисовки из некоей редакции томской газеты (разговор репортера и редактора), реплика «по поводу инцидента со “Временем”», томской октябристской газетой, обсуждение по телефону военного положения, «подслушанные разговоры» барнаульских жителей, сатирическая телеграмма из Петропавловска и т.д.
Иллюстрации в журнале слабо соотносились с текстами, они представляли собой самостоятельные произведения. В номере было помещено, кроме уже описанных рисунков на первой полосе, четыре карикатуры.
Первая карикатура изображала купца, обнимающего бутылку с надписью «Казенное вино. Столовое. Цена...»: она была помещена между материалами о жертвах томского погрома, но не связана с их содержанием. Карикатура поднимала тему спаивания народа, указывая на его виновника – купца, озабоченного только своими прибылями и поклоняющегося источнику этой прибыли – винной бутылке.
На второй карикатуре была нарисована мышь, сидящая возле открытой мышеловки, на дне которой - надпись «Таврический дворец». Этот рисунок соотносился с «фантазией» о министерском эксперименте, хотя он не прямо иллюстрировал текст, а воплощал представления автора о высшей власти, которой нельзя доверять («Таврический дворец» как мышеловка). Поскольку журнал, скорее всего, вышел в октябре-ноябре 1906 г., к этому времени уже было известно о том, что Таврический дворец был местом пребывания Думы.
Третья карикатура была размещена рядом с «Песнью о веревке» и представляла собой изображения черных силуэтов людей, среди которых можно было различить полицейского в фуражке, мужика с дубинкой, парня в кепке; все они стоят в ряд и, по-видимому, о чем-то спорят. Подписи к рисунку нет, но можно предположить, что здесь были изображены отдельные участники «Песни».
Последний рисунок был помещен вместе с достаточно объемной стихотворной подписью автора, выступающего под псевдонимом «Премудрая крыса Онуфрий» (это еще один псевдоним журналиста П.А. Казанского):
«Начинай сначала,
Исполняли думушку
Русского народа:
Собирали Думушку
Целые полгода.
Собрались, гуторили,
Слушать их не стали;
С кривдой чуть поспорили,
Живо разогнали.
А страна безвинная
До поры молчала…
“Песня эта длинная,
Начинай сначала! ”».
На карикатуре были изображены трое солдат, идущих по улице. В целом иллюстрация подводила читателя к мысли о том, что и вторая Дума находится под угрозой разгона, как и первая, которая посмела спорить с «кривдой».
Таким образом, основной темой журнала «Красный смех» было воспоминание о жертвах черносотенного погрома 20 октября 1905 г. В большинстве случаев авторы журнала демонстрировали свои социал-демократические симпатии, с симпатией писали о революционерах, осуждали представителей власти и черносотенного движения.
В ряду томских сатирических журналов «Красный смех» был изданием, «закрывающим» их череду в 1906 г.: 1 января вышли сатирические «Осы», 12 марта – «Бич», 14 апреля – «Рабочий юморист», 20 мая – «Ерш», в конце июня увидели свет «Бубенцы». Наконец, в октябре-ноябре 1906 г. был издан «Красный смех». К этому времени уже определился основной круг томских сатириков, принимавших участие в работе почти всех журналов, их имена и псевдонимы встречаются и в «Красном смехе». Это В. Курицын, П.А. Казанский, «В.К.».
Как и большинство томских сатирических журналов, «Красный смех» выходил в формате, близком к современному А4, был достаточно скромен, с точки зрения дизайна. Дополнительный – красный – цвет в оформлении использовался только журналами «Бич» и «Красный смех», и то лишь на обложке.
Журнал был характерным представителем томских сатирических изданий периода Первой русской революции 1905−1907 гг., но имел свои особенности. В нем с наибольшей полнотой была отражена реакция общества на черносотенный погром 1905 г., ярко проявились демократические настроения авторов, активно использовались рецептивные методы при создании сатирических материалов. В условиях, когда томские власти сделали все возможное, чтобы как можно незаметнее и тише вспомнить о годовщине октябрьской трагедии 1905 г. («Сибирская жизнь» писала о том, что полицейские власти рапортовали об отсутствии беспорядков в Томске в день 20 октября 1906 г.), журнал оказался единственным нарушителем спокойствия, и, вероятно, поэтому был прекращен на первом же выпуске. Короткая история «Красного смеха» дополняет сведения о развитии сатирической журналистики Томска и России в целом, предоставляя возможность для создания более полной картины становления системы СМИ в период Первой русской революции.